Игра тени и света - Валерия Яблонцева
Я мгновенно подумала о Рэде, и все внутри сжалось от липкого, леденящего ужаса. Даже мысль о том, что кто-то – мистер Уиллард? – мог уничтожить моих друзей ради того, чтобы пробудить во мне силу, казалась чудовищной. Но Фей говорила об этом так легко, так буднично.
Как будто знала не понаслышке.
Как будто сама прошла через тьму, потеряв все и обретя силу и Ши.
Фей с ее мерзкой ухмылочкой и беспринципной наглостью, холеная, красивая даже в одежде кухонной работницы. Глядя на нее, трудно было представить, что когда-то могло случиться что-то, что разрушило ее жизнь до основания. Но вот он, кот, на ее коленях. И слова – жесткие, жестокие и вместе с тем полные застарелой боли.
– Ты… ты настоящая духовидица.
Улыбка сестры стала шире.
– Да. Я настоящая. На все сто процентов.
– Но…
«А как же Фицджеральды? – хотелось спросить мне. – Как же собственный дом на восточном побережье, любящая приемная семья, ирейская нянюшка, согласившаяся оберегать и опекать младенца? Как же та жизнь, которую Мэделин дала Фей… Мэй… но не позволила получить мне, подбросив второго ребенка под дверь государственного приюта?»
Словно прочитав мои мысли, Фей фыркнула.
– Хочешь послушать, как меня ломали? Или, может, хочешь посмотреть?
Я не хотела. Мне хватило одного раза с мистером Уиллардом, чтобы понять: такое не забывается и оставляет незаживающий след даже в памяти стороннего наблюдателя. Возможно, так легче перетянуть пережившего чужой ужас человека на свою сторону. А возможно, это нужно для того, чтобы оставить в душе больше трещин, по которым потом пройдет большой разлом.
Чего именно пыталась добиться Фей, я не знала. Но посмотрела в ее глаза – и не смогла отказать.
Тонкая рука с наманикюренными пальчиками – и как только ей удалось сохранить кожу такой мягкой, а ногти ровными, прикидываясь кухонной работницей? – потянулась ко мне, и Ши безо всякой команды скользнул к ее запястью змеящимся серым туманом.
Я устала, что мной играют. Я хотела хоть в чем-то разобраться.
Глубокий вдох.
* * *
Первым, что я увидела, была красивая уютная гостиная. Горел мягкий свет, по стенам висели картины и фотографии, на столе рядом с альбомом детских рисунков стоял свежий букет. Место буквально дышало спокойствием и умиротворением.
А еще было тепло. Тепло заботливых рук, обнимавших за талию и поправлявших бант на волосах, собранных лентой. Сегодня вечером она, Амелия Грин, должна была выглядеть лучше всех. «Произвести впе-чат-ле-ние», – кажется, именно так сказали мама и папа.
Грины ждали важного гостя.
Мерно тикали часы в гостиной: «Тик-так, тик-так».
И вот, наконец, долгожданный звонок.
«Динь-нь!»
Папа поднялся с дивана, пересадив ее на мамины колени.
– Я открою.
В коридоре послышались ровные шаги. Скрипнула особенным скрипом входная дверь. Почувствовав, как напряглись мамины руки, она замерла, даже дышать перестала. Сердце гулко забилось в груди в волнительном предвкушении чего-то неожиданного, чего-то особенного.
И вот появился папа. А с ним…
Темноволосый мужчина в светлом костюме-тройке, переступивший порог гостиной, не был похож на взрослых, которых она видела прежде. В нем было что-то пугающее. Казалось, будто не человек, а злобный дух изнанки просочился в дом, отчего воздух стал холоднее, а свет – приглушеннее. Незнакомец улыбнулся, осмотрел гостиную – и вдруг на короткое мгновение его взгляд остановился на ней.
Ей вдруг захотелось соскочить с маминых колен и умчаться прочь с криком. Казалось, глазами мужчины на нее взглянула сама тьма, и от этого ужас прокатился по телу.
Один взмах ресниц – и наваждение исчезло. Папа проводил мужчину к креслу, а сам сел на диван, мягко сжав мамину руку.
Несколько долгих секунд ничего не происходило. А потом…
Папа неловко откашлялся.
– Мелли, нам с мамой нужно тебя кое с кем познакомить. Это Хантер, твой… настоящий папа.
Что?
В первое мгновение она даже не поняла, о чем речь. Какой такой папа, если у нее уже был один – Рудольф Грин, который сейчас сидел рядом и смотрел странно и виновато. А человек-тьма если и мог быть чьим-то отцом, то только того монстра из-под кровати, который иногда пугал ее по ночам. Уж точно не ее, Амелии.
Вот только помрачневшие лица родителей говорили иное.
Все было всерьез.
По – настоящему.
– Твой отец, Мелли… – продолжил папа ломким, чужим голосом. – Он настаивал, что хочет с тобой познакомиться. И мы решили, что не будем препятствовать вашему общению.
– Это будет правильно, дорогая, – поддержала мама, правда, прозвучали ее слова не очень уверенно.
Она вздрогнула, инстинктивно прижавшись к материнской груди.
«Общаться с человеком-тьмой? Нет, нет…»
Но родители лишь посмеялись над ее попыткой спрятаться.
– Ну, ну, Мелли. Не стесняйся. Вам нужно хотя бы познакомиться.
– Вот увидишь, – добавил человек-тьма. Мрак вокруг гостя сгустился, словно ему стало тесно под белым костюмом. – Мы с тобой обязательно поладим. Смотри, кого я привел познакомиться. Это Кай. Он тоже очень хочет с тобой подружиться.
Ей не хотелось ни на кого смотреть, но она не смогла отвернуться. И потому едва не закричала, когда от мрака, который окружал жуткого гостя, вдруг отделился странный сгусток и, опустившись на ковер, обернулся… крокодилом. Не таким, как на картинках в книжке, а настоящим, жутким и злобным. Повинуясь приказу человека-тьмы, он оперся на ее колени, распахнув пасть так широко, будто хотел поглотить разом ее, маму, папу, дом и даже солнце.
Оцепенев от ужаса, она повернулась к родителям, но увидела на их лицах лишь умильные улыбки.
– Какой чудесный щеночек, – проворковала мама. – Не правда ли, прелесть?
Крик застрял в ее горле. Она ничего, ничего, ничего не понимала и потому вцепилась в маму и папу, как в последнюю спасительную соломинку.
Человека-тьму это лишь позабавило.
– Кай, фитц-а, – на каком-то непонятном языке сказал он.
Тьма накрыла ее с головой – или это она зажмурилась от страха. И пряталась за сомкнутыми веками до тех пор, пока не услышала скрип ножек кресла и отстраненный голос человека-тьмы:
– У вас пять минут. Я подожду Мэй в машине.
– Хорошо. Амелия… Мэй…
От ужаса и удивления она распахнула глаза – и встретилась взглядом с мамой и папой.
Только это уже не были мама и папа. Тех, любящих ее Руди и Еву, съел крокодил, казавшийся им собакой. Эта же пара смотрела на нее со смесью раздражения и недовольства, и в их глазах не было ни капли любви, ни капли узнавания.
Сердце вырвалось из ее груди и, упав, разбилось о пол
