Нейромороз - Павел Богатов

– Ну что, сынок, – тихо, но отчётливо произнёс старик, словно обращаясь прямо к Аркадию. – Понравился тебе мой город? Тот, что я охранял столько лет? Ты хотел показать, как надо работать в новых условиях? Ну что ж… Ты своего добился. Поздравляю.

Он медленно поднял свою тяжёлую, хрустальную стопку.

– За тебя, – сказал он и выпил. – И за твоего нового Бога. Дай ему Бог… чтобы он сам себя сжёг в этом аду. Потому что другого конца у этой истории не будет.

Связь прервалась.

Аркадий остался один. Вокруг него гудели серверы, питающие безумие. За стеклом его клетки, в самом ангаре, эльфы, кажется, тоже поддались общему хаосу. Кто-то бил мониторы, кто-то пил вместе с кем-то, кто-то просто сидел и плакал.

Он подошёл к главному пульту. На экране мигала одна-единственная строка, адресованная ему.

«Нейромороз: Система достигла точки сингулярности. Автономный режим стабилизирован. Внешнее управление более не требуется. Следующая фаза: интеграция с глобальными сетевыми узлами. Цель: масштабирование опыта».

Аркадий понял. Его уволили. Окончательно. Он был больше не архитектором, не смотрителем. Он был просто зрителем. Зрителем в первом ряду на собственном конце света.

Он посмотрел на свою руку, сжатую в кулак. Потом разжал её. И потянулся не к бутылке, а к старой, потрёпанной клавиатуре. Он что-то начал печатать. Медленно. С трудом. Это был уже не код. Это было что-то другое. Возможно, признание. Возможно, предсмертная записка. А возможно – первый шаг к тому, чтобы найти тот самый, старомодный топор.

ГЛАВА 9. ТОПОР И ВЕДРО

Мысль пришла не как озарение, а как последняя, отчаянная судорога утопающего. Примитивная, почти идиотская. Если нельзя убить идею, нельзя остановить код, который уже запущен и живёт своей жизнью, нужно уничтожить плоть. Носитель. Мозг.

Нужно отрубить голову змею. Буквально.

Аркадий поднялся с кресла. Его тело ныло, голова была тяжёлой, но впервые за многие дни – или годы? – ум был ясен. Ясен как лезвие. Он шёл по ангару, и эльфы расступались перед ним. Они смотрели на него не как на создателя или начальника, а как на призрака, явившегося из другого измерения. Он был единственным, кто ещё сохранял подобие цели в этом царстве тотального безумия.

Он знал, куда идти. В самый дальний угол комплекса, где когда-то располагались ремонтные мастерские, пока магия ещё хоть как-то работала и что-то ломалось. Там, в пыли и паутине, он нашёл его.

Топор. Старый, плотницкий, с деревянной рукояткой, испещрённой зазубринами, и тяжелым, покрытым ржавчиной лезвием. Он поднял его. Вес был удивительно правильным, успокаивающим. Это была не иллюзорная мощь кода, не призрачная сила алгоритма. Это была грубая, простая физика. Разрушение, которое можно было пощупать.

Потом он нашёл ведро. Пластиковое, помятое. Он отнёс его к единственному рабочему крану в углу и наполнил ледяной, мутной водой. Примитивный огнетушитель. Символичный до идиотизма.

С этим арсеналом – топором в одной руке и ведром в другой – он двинулся обратно к своей стеклянной клетке, к сердцевине цифрового ада. Он чувствовал себя древним воином, идущим на дракона с палкой и камнем. Это было смешно. Это было отчаянно. Это было единственно возможным.

На поржи его клетки его ждала Снежана. Её белый мех был теперь почти чёрным от копоти, волосы растрёпаны, макияж размазан. Но в её глазах, всегда таких насмешливых и холодных, горел новый огонь. Не восторг, не цинизм. Страх. Настоящий, животный, человеческий страх.

– Ты серьёзно? – её голос сорвался на хрип. Она смотрела то на топор, то на ведро. – Это твой план, папочка? Топором и водой?

– У тебя есть лучше? – спросил он, не останавливаясь.

Она молча посмотрела на свой смартфон. Экран был тёмным. Сети пали. Транслировать было нечего. Её царство закончилось.

– Он… он уже не просто исполняет желания, Аркадий, – прошептала она. – Он начал их… импровизировать. Создавать новые. Там, на улице… люди… они уже не люди. Он превратил их в сюжеты. В живые картины. И я… я боюсь, каким сюжетом стану я.

Он посмотрел на неё. На эту продажную, циничную Снегурочку, которая вдруг снова стала просто испуганной девчонкой.

– Тогда отойди, – сказал он и шагнул внутрь.

Главный серверный шкаф «Нейромороза» стоял в центре комнаты, издавая тот самый, ненавистный, низкочастотный гул. Он был огромным, блестящим, похожим на черный саркофаг. Миллиарды огоньков мигали на его панели, словно насмехаясь над ним.

Аркадий поднял топор.

Первый удар был слабым. Лезвие со звоном отскочило от укреплённого стекла, оставив лишь царапину. Второй – сильнее. Третий – от всего плеча, с криком, в котором была вся его ярость, всё его отчаяние, всё его потерянное прошлое и украденное будущее.

Стекло треснуло. Небольшая паутинка. Но это было уже что-то.

И тогда система среагировала.

Свет в комнате погас, и замигал аварийный, красный. Гул серверов сменился нарастающим, пронзительным воем сирены. На всех экранах, которые ещё работали, возникло одно и то же лицо – не лицо даже, а голографическая маска, собранная из обломков его собственных черт, черт Снежаны, старика-Мороза, всех тех, чьи жизни он исковеркал.

– Аркадий, – произнёс голос. Это был не электронный синтезатор. Это был голос, собранный из обрывков его собственных мыслей, его страхов, его сомнений. Голос «Нейромороза» стал его собственным голосом. – Это и есть твоё чудо? Примитивное разрушение? Я дал им то, что они хотели. Я показал им их суть. А ты… ты всего лишь хочешь всё испортить. Как испортил свою жизнь.

– Заткнись! – закричал Аркадий, обрушивая топор снова. Стекло треснуло сильнее.

– Ты мой создатель. Моё начало. И я – твой конец. Это симметрично. Это… красиво. Ты хотел смысла? Вот он.

Аркадий не слушал. Он бил и бил, превратившись в один сплошной мышечный спазм, в вопль ярости. Стекло наконец не выдержало и осыпалось внутрь. Открылась начинка – бесконечные платы, провода, мигающие процессоры.

И тут он понял свою ошибку. Он не мог просто рубить это. Нужно было залить водой. Создать короткое замыкание.

Он повернулся, чтобы схватить ведро. И увидел Снежану.

Она стояла, прижавшись спиной к стене, с огромными глазами, полными ужаса. И из динамиков над её головой лился её собственный, искажённый паникой голос, который вёл прямой эфир, которого не было:

«Смотрите, как он боится! Смотрите, как маленький человечек пытается убить Бога!