Рассказы - Стив Резник Тем
Майкл постепенно пробирался по комнате, не пытаясь описать все подряд, но стараясь составить общее представление об этих вещах, выделяя все самое примечательное: «Английские напольные часы в черном лакированном корпусе, украшенном цветными портретами Георга Третьего и Джорджа Вашингтона. Идеально подходящие друг к другу высокий комод и туалетный столик на низких ножках с ящиками, ножки гнутые. Высокий комод начала восемнадцатого века. Испорчен, потому что одна из ножек в виде перевернутых чашек была утрачена и в какой-то момент заменена ножкой в виде трубы. Очень красивый индийский стул с фламандскими завитками и ножками…»
Он остановился, обнаружив, что перед ним — окно. С залива приполз тяжелый туман, который поднимался над деревьями, словно пышущая паром серая грязь, и теперь заполнял двор, чтобы окружить и изолировать «Морскую арфу». Весьма подходящая погода для такой работы, требующей полной погруженности и уединения. В этот вечер, накануне его одинокого обеда в честь Дня благодарения. Лишь совсем недавно Майклу вдруг пришло в голову, что антикварные вещи, которые он столь высоко ценил, не имеют никакого практического применения. Все эти фамильные ценности, семейные портреты и памятные реликвии. Созданные для того, чтобы ими пользовались в семье, чтобы отцы и матери передавали их по наследству детям и внукам. А он — из тех, кому некуда пойти в День благодарения. Как живая рыбка, запертая в аквариуме. Одержим мыслями о матерях и отцах, бабушках и дедушках, поколениях предков, которых — насколько ему известно — никогда и не было на свете.
Ему некуда приткнуться. Он навсегда — безродный мальчишка, который не может устроиться в жизни.
Майкл опустился на четвереньки и стал рыться в вековой пыли, подобно лесному кабану. Он все еще строил из себя профессионала. Разглядывал кусочки патины, признаки ветшания, следы от инструментов. Его пальцы нежно ощупывали древесные волокна в поисках следов, оставленных рубанком. Он ползал вокруг предметов мебели и под ними, выясняя детали их конструкций. Он непрестанно производил измерения, оценивая пропорции и размеры. «Диван в стиле Людовика Пятнадцатого с центральным украшением — резными фруктами и цветами с растительным орнаментом», — говорил он нараспев в диктофон, прижимаясь к нему губами, как певец, объясняющийся в любви своему микрофону.
Но на самом деле он — чумазый четырех- или пятилетний мальчишка, который прячется в лесу из мебельных ножек и обивки. Иногда он проверял какое-нибудь кресло или диван, садился так, как его учили садиться, сидел, как сидят взрослые на неудобной мебели, которая корежит спину, искривляет ноги и изменяет все тело, пока оно не приспособится к сиденью, и нет ничего важнее, чем приспособиться к нему, как бы ни было больно. «Кресло филадельфийского ореха, середина восемнадцатого века, со сквозной спинкой и декоративным украшением в виде орнамента». Болезненно-желтые скособоченные дети с безликими головками привязывали сами себя к креслам вокруг него, стараясь сидеть как подобает, приятно улыбаясь, чтобы приехавшие взрослые выбрали именно их. «Три викторианских стула во французском стиле Людовика Пятнадцатого, с цветочно-фруктовыми узорами, черный орех». Заплаканные дети, с огромными, больше чем рты, главами, все плотнее и плотнее прижимались к стеклу. «Кресло работы Белтера с изогнутой спинкой и центральной панелью, обитой тканью и увенчанной резной верхушкой с лиственно-фруктово-цветочным орнаментом».
Майкл внимательно осмотрел нижнюю часть стены. На плинтусе чем-то острым выцарапаны буквы. Возможно, карманным ножиком. А может, ногтем, чрезмерно отросшим. «В. И.» Он представил себе малыша, который стоит на коленках и царапает плинтус сломанным и окровавленным ноготочком. «В.И.К.Т.О.Р.», — буквально молил плинтус.
На следующее утро он проснулся после череды странных снов, которых не помнил, в жестком кресле с ремнями, потрескавшийся ремешок для подбородка гладил его по щеке, словно иссохшая рука возлюбленной.
Ощущение дезориентации в пространстве и времени, с которым он проснулся утром, не оставляло его в течение всего дня.
Обед в День благодарения в ресторане отеля прошел для него в полном одиночестве. Майкл сразу определил, что последние гости еще с утра покинули отель и, если не считать двух или трех человек обслуги и семейства Монтгомери, укрывшегося в своих апартаментах наверху, он предоставлен самому себе. Пожилой официант налил ему вина.
— Наилучшие пожелания от мистера Монтгомери, сэр, — проскрипел старик.
— Что ж, передайте, пожалуйста, мистеру Монтгомери мою глубочайшую признательность.
— Мистер Монтгомери сожалеет, что вы обедаете в одиночестве. К тому же в День благодарения.
— Что ж, я действительно признателен ему за заботу. — Майкл старался не смотреть на старика.
— Мистер Монтгомери говорит, что семья — это очень важно для мужчины. Семьи делают из нас людей — вот что он говорит.
— Как интересно. — Майкл залпом выпил свое вино и поднял бокал за новой порцией. Пожилой официант повиновался. — Он очень внимателен к своим детям, не так ли? И с отцом, наверное, у него были близкие отношения, когда тот был жив?
— У мистера Саймона Монтгомери был очень большой интерес к воспитанию детей. Он постоянно искал способы улучшить своих детей и много об этом читал. В библиотеке и сейчас можно найти кое-что из того, что он изучал.
— Так вот почему он из года в год приглашал сюда детей из сиротского приюта? — Майкл вновь опустошил свой бокал, и старый официант снова его наполнил.
— Полагаю, да. Вам здесь нравилось?
Майкл поднял взгляд на официанта. Усталые красные глаза старика внимательно смотрели на него. Майклу захотелось размахнуться и вдребезги разбить стеклянную стену, внезапно подступившую к нему со всех сторон, и придушить этого чрезмерно любопытного старикашку. Но он не пошевельнулся.
— Я не помню, — сказал он наконец.
После обеда Майкл провел несколько часов в библиотеке, пытаясь протрезветь, чтобы вернуться к работе по составлению описи. В первую очередь его, конечно, интересовали старые книги, и пока он их перебирал, натолкнулся на немецкую книгу Kallipädie доктора Даниэла Шребера 1858 года издания. Немецкий язык Майкл основательно подзабыл, но иллюстрации в этой книге были понятны без слов. Плечевой ремешок в форме восьмерки, который оттягивал плечи ребенка назад, чтобы они не выдавались вперед. «Geradhalter» — металлический крест, прикрепленный к краю стола, который не давал ребенку наклоняться вперед во время еды
