Левиафан - Эндрюс Хелен-Роуз

— Это Генри, — пояснил я. — Он пока поживет у нас.

— Здесь, в нашем доме? — Эстер поднялась и направилась к двери.

При ее приближении мальчик вжал голову в плечи, казалось — еще миг, и он пустится наутек.

— Да, — сказал я, пытаясь придать голосу уверенность. — Он может помогать…

— Я смотрю, за меня опять принимают решения! Это моя обязанность — решать, нужны ли в доме новые слуги и чем именно они будут заниматься!

В груди у меня тревожно ёкнуло: никогда прежде я не слышал, чтобы сестра говорила с таким гневом.

— Эстер, что с тобой? — Потрясенный ее внезапной вспышкой, я двинулся следом. — Ты же знаешь, я не стал бы вмешиваться, но тут особый случай…

— Почему-то вечно находится «особый случай», — устало выдохнула Эстер. — Почему-то мои желания всегда оказываются на последнем месте. Почему меня никто и в грош не ставит — кого угодно, только не меня! — Она сделала попытку протиснуться к выходу из гостиной, я посторонился, уступая дорогу и гадая, насколько справедливы обвинения сестры и как теперь я осмелюсь признаться ей, кто такой этот мальчик на самом деле.

Внезапно крик Генри заставил нас обоих вздрогнуть. Это было похоже на крик ягненка, которому перерезали глотку. Расширенными от ужаса глазами мальчик смотрел на Эстер, его и без того бледное лицо сделалось как полотно. Сестра осторожно шагнула к нему навстречу. Генри развернулся и побежал.

Эстер замерла, словно громом пораженная. Затем сделала движение, как будто намереваясь последовать за беглецом, но я удержал ее.

— Не надо, я сам разыщу его. Потом вернусь, и мы продолжим разговор о Резерфорде. Ничего еще не решено.

Я обшарил весь дом. «Вот же глупый мальчишка, — думал я. — Интересно, что его так напугало?» Первым делом я заглянул на кухню — никого. Пропахший лошадиным потом плед, в который был завернут Генри, валялся на полу возле кресла. Не притаился ли он в кладовке под лестницей? Нет. Ни в одной из спален мальчика тоже не оказалось.

Вздохнув, я натянул сапоги и зажег фонарь. Проходя мимо гостиной, я заглянул в приоткрытую дверь. Эстер снова сидела возле камина, глядя на огонь, и даже не обернулась, когда я сказал, что собираюсь поискать мальчика во дворе.

Во дворе Генри тоже не было. Ни у колодца. Ни среди грядок на огороде, ни позади устроенной Эстер теплицы. Я звал и звал мальчика — безрезультатно. Я продрог насквозь и совершенно не знал, что предпринять, когда в голову мне пришла мысль — поискать в конюшне.

— Генри? — Я заглянул внутрь.

Темперанс лениво жевала клок сена. В соседнем стойле было пусто, если не считать шныряющих по углам мышей. Бен радостно заржал, когда я вошел в его стойло, решив, что мы отправляемся на вечернюю прогулку.

— Нет, дружок, на сегодня хватит. — Я потрепал коня по гриве. — Мы и так проделали немалый путь. Давай-ка… — Ухо уловило какой-то слабый шорох.

Я толкнул круп коня, заставив Бена отступить в сторону, и увидел того, кого так долго разыскивал.

— Что ты тут делаешь, Генри?

Мальчик скорчился на соломе возле задних ног Бена. Это было опасное место: конь мог наступить на него. Однако Бен, похоже, не имел ничего против неожиданного соседства — в конце концов, притаившийся в стойле ребенок беспокоил его не больше, чем живший на конюшне кот.

— Ну же, пойдем! — протиснувшись мимо Бена, я протянул мальчику руку.

Генри не шелохнулся. Я поднял лампу повыше и посветил в тот угол, где спрятался беглец. Ребенок не плакал, но дрожал с головы до ног. Охваченный каким-то всеобъемлющим внутренним страхом, он был как вода, по которой ветер гонит мелкую рябь.

— Генри, выходи, — повторил я. — Тебе нечего бояться. — Но мальчик отчаянно замотал головой. — Идем, — уговаривал я, будто на самом деле пытался выманить кота. — Дома тепло, вкусный ужин, мягкая постель. А тут холодно и полно мышей.

— Змея, — едва слышно прошептал мальчик.

— Где? — Я наклонился и посветил на пол, ожидая увидеть тело гадюки, спешащей укрыться в соломе.

— Не здесь. Там, — несчастным голосом пролепетал Генри, косясь в сторону дома.

— Ну что ты, в доме нет змей. Они очень боятся людей. Ведь мы намного больше их, верно?

Генри снова печально покачал головой.

— Та была большая. Очень большая.

От неудобной позы — я стоял нагнувшись над Генри — у меня заныли колени. Я сделал еще одну попытку убедить мальчика.

— Тебе просто приснился плохой сон. Ты устал в дороге, а теперь оказался в незнакомом месте, только и всего. Мы сейчас пойдем в дом, ты познакомишься с моей сестрой, и мы все вместе поужинаем.

Но Генри отшатнулся и еще крепче вжался спиной в дощатую стенку стойла.

— Можно я останусь здесь? — пропищал он.

— Нет, не думаю. Это все-таки стойло Бена.

— Но Бен не против. — Нижняя губа у мальчика задрожала. — Пожалуйста.

Я вздохнул и распрямил затекшую спину. Что бы ни привиделось Генри, он был по-настоящему напуган. Но оставить его здесь тоже нельзя. У меня и так уже замерзли уши и нос, а ночью похолодает еще больше.

— Ладно, — согласился я. — Давай мы поступим так: я сейчас вернусь в дом, принесу тебе миску супа, хлеба, свежей воды из колодца и пару одеял. Ты поешь и можешь остаться здесь до утра. Такой вариант тебя устроит?

Мальчик энергично закивал.

— Договорились. Сиди здесь и никуда не уходи. Я скоро вернусь.

Конечно, я не собирался оставлять мальчика на ночь в конюшне. Просто решил дождаться, когда он поест, согреется и его смотрит сон. После можно будет перенести Генри в одну из спален наверху. А завтра при свете дня все его кошмары растают как дым.

Первую ночь на новом месте Генри провел в моей спальне, а я решил занять комнату отца. Сменив белье на кровати, я лег, чтобы забыться беспокойным сном. Похоже, дурные сновидения стали входить у меня в привычку.

Глава 13

— То есть крови у нее пока нет? — спросил я, отрывая на миг перо от бумаги.

— Пока нет, — подтвердил Мэйнон, — но, думаю, ждать осталось недолго.

— И никаких особых знаков или особых меток на ее теле обнаружено не было?

— Нет. Но, — начал судья с таким видом, будто открывает мне великую тайну, — известно, что они прячут свои знаки в таких местах, где их трудно заметить при беглом осмотре. И только после более детального обследования можно обнаружить метку. Так и запиши, — добавил Мэйнон.

Я сделал, какой велел, стараясь не думать об укромных местах, где следует искать эти загадочные метки.

Прошло три дня после моего возвращения из Нориджа. Я вновь находился в кабинете мирового судьи, явившись сюда не только ради того, чтобы узнать, как продвигается расследование по делу Криссы Мур, но и поговорить с Мэйноном о его родственнике. Я чувствовал, что, посетив Эстер в мое отсутствие, охотник за ведьмами преступил границы дозволенного. Однако ответ судьи обескуражил меня.

Поначалу, когда я выразил свое неудовольствие бесцеремонным вторжением Резерфорда, Мэйнон слушал с непроницаемым выражением лица. Но по мере того как я делился с ним опасениями по поводу молодости сестры, ее особого душевного состояния — ведь после смерти отца прошло совсем немного времени — и описал обстоятельства, при которых этот непрошеный жених явился к нам в дом, судья кивал все более и более сочувственно.

— Да, понимаю, у тебя есть все основания считать себя оскорбленным. Вероятно, на твоем месте я чувствовал бы то же самое. Ну а как все-таки твоя сестра отнеслась к предложению Джона? Он ей нравится?

— Говорит, что нравится. Но ее неопытность…

— В прошлом поведение Эстер не давало вам поводов для беспокойства, верно? — заметил Мэйнон. — Она скромная богобоязненная девушка. А Резерфорд — хотя, конечно, согласен, он действовал несколько необдуманно — человек со средствами и положением в обществе. Что же касается поспешности — позволь высказаться в защиту Джона, — это говорит лишь о его глубоком уважении к твоей сестре.

«Итак, — подумал я, — Резерфорд опередил меня. Он уже побывал здесь и успел все рассказать Мэйнону».