Человек, который видел антимир - Илья Иосифович Варшавский

…Проходит год. Сегодня они – снова в отсеке управления, каждый на своем месте. Пора решать, что делать дальше.

– Человеческая мораль, – говорит Навигатор, – всегда осуждала самоубийство.

Смысл этой фразы всем ясен: НЕТ.

Инженер тщательно подбирает слова:

– Когда человек на Земле лишал себя жизни, то этим самым он рвал тысячи нитей, связывающих его с другими людьми. Самоубийство неизбежно превращалось в социальное явление, но ведь мы – единственные живые существа во вселенной, наши поступки нельзя оценивать с точки зрения человеческой морали. Ее больше просто не существует.

Снова ясно: ДА.

Теперь очередь за Биологом. Его голос решает все. Может быть, поэтому он так медлит с ответом.

– Пора кончать… Есть предел, выше которого человек уже…

Договорить ему не удается. Внезапно появившаяся тяжесть вдавливает его в кресло.

Инженер видит вздувшиеся вены на шее Навигатора, сидящего за пультом, мечущиеся стрелки приборов, стремительно падающую вниз Землю и нестерпимо яркий шар в иллюминаторе.

«Корабль идет на Солнце! – мелькает у него мысль. – Навигатор хочет закончить игру эффектной жертвой».

– Позер! – кричит он, с трудом двигая, наливающимися свинцом челюстями. – Ищешь красивой смерти? Проще было разгерметизировать кабину. Я предпочитаю, чтобы мой труп носился вокруг Земли как последний памятник человеку!

Все внимание Навигатора поглощено гиперболой, вычерчиваемой курсографом, и стрелкой указателя перегрузки, движущейся к красной черте, но он еще находит время крикнуть в микрофон:

– Ты не дождешься этого, болван! Я не верю в красивую смерть и буду искать жизнь, пусть безобразную, но жизнь, искать везде, по всей Вселенной, искать, пока я сам жив!

Жизнь как жизнь

Рассказы

Теоретик

Мы сидели на лужайке после сытного воскресного обеда и мирно беседовали. Веселый гомон птиц мешался со звонкими голосами ребятишек, гонявших мяч. Только мелькавшие рядом силуэты автомобилей, мчавшихся по шоссе, напоминали о существовании города, куда мы оба должны были вернуться в понедельник.

Не помню, почему мы вдруг заговорили о Фрейде. Кажется, я сказал, что чтение многих современных американских рассказов оставляет неприятный осадок, потому что в них чувствуется фрейдистский душок.

– Терпеть не могу, – сказал мой собеседник, – когда люди, знающие об учении Фрейда понаслышке, шельмуют его только за то, что он откровеннее других показывает нам человеческую сущность. Я считаю Фрейда самым тонким психологом и лучшим знатоком человеческих душ. Какие бы усилия ни прилагало общество к воспитанию людей, оно никогда не сможет вытравить из сферы подсознательного заложенных в ней ужасных инстинктов. Посмотрите на этих ребятишек. Они вам кажутся очаровательными, но попробуйте разрешить им помучить кошку, и вы увидите, с каким наслаждением они это будут проделывать.

– Чепуха! – возразил я. – Вы просто плохо знаете детей. Конечно, дурным воспитанием можно испортить любого ребенка, но тупая жестокость никогда не была свойственна детям.

– По существу говоря, – продолжал он, – воспитание вообще не имеет никакого значения. Самое лучшее воспитание может только глубже загнать в область подсознательного то, что мы собой представляем на самом деле, но как тонка эта защитная броня от дремлющего в нас зверя. Достаточно легкого запаха крови, чтобы он вырвался наружу. Почитайте описание битвы быков у Хемингуэя. Просто не верится, чтобы человек, написавший «Старик и море», мог так смаковать предсмертные судороги.

Я снова вынужден был запротестовать.

– Мне кажется, что в битве быков большинство людей ценят единоборство человека с превосходящим его по силе противником. Все же это спорт, пусть жестокий, но спорт, где у противников одинаковые шансы быть поверженным.

– Ну а охота на зайцев тоже, по-вашему, спорт, где у противников одинаковые шансы? Гуманист Тургенев был страстным охотником. Не было ли это просто средством дать выход жажде убийства, скованной тысячами ограничений, накладываемых обществом? Вы не представляете себе, как быстро человек освобождается от всех условностей, когда к этому представляется возможность. Особенно если ему дадут право мучить и убивать людей. Не дай бог, если к тому же еще примешаются сексуальные мотивы. Вот тогда наша подсознательная сущность проявляется во всем ее блеске. Выродки, орудовавшие в гитлеровских застенках, совсем незадолго до этого были благовоспитанными фрицами и гансами, помогавшими старушке перейти улицу. А посмотрите, что делается с человеком на войне. Взгляните на его лицо, когда он колет штыком уже упавшего врага.

– Вы забываете, – возразил я, – что, кроме палачей, в гестапо были еще и жертвы, стойко сносящие самые ужасные пытки ради верности идее дружбы, долга, словом, во имя всего того, что не имеет ничего общего с вашим подсознательным зверем. А разве на фронте не было героев, закрывавших своим телом амбразуру вражеского дота? Что ж они, по-вашему, тоже руководствовались при этом сексуальными инстинктами и жаждой убийства?

– Мужество отчаяния, – засмеялся он, – страх и отчаяние, доводящие до самоубийства. Вспомните скорпиона, окруженного кольцом пламени. Он сам себе наносит смертельный удар. Самопожертвование никогда не было свойственно человеку, за исключением материнского инстинкта, но также и раненая утка старается отвлечь охотника от гнезда со своими птенцами.

– То, что вы говорите, мерзко и бесчеловечно, – сказал я, поднимаясь на ноги, чтобы закончить этот неприятный разговор. – Нельзя жить на свете с такими мыслями, даже если они идут из области подсознательного, которому вы придаете чрезмерное значение!

Дальше все происходило с молниеносной быстротой.

В клубах пыли, ломая кусты, на лужайку ворвался огромный грузовик. Он мчался прямо на застывшего от ужаса мальчугана лет шести. Я успел только подумать о том, что, вероятно, лопнула тяга управления. Одним прыжком мой собеседник оказался перед колесами автомобиля. Он успел отбросить мальчика в сторону, перед тем как был сбит с ног.

Со всех сторон к месту происшествия бежали люди…

– Я восхищен вашей смелостью, – сказал я спустя несколько минут, помогая ему добраться до дачи, – еще мгновение – и вы оба были бы под колесами.

– Не знаю, – ответил он, вытирая кровь с лица, – откровенно говоря, я действовал совершенно подсознательно.

Трус

Ежедневно, с десяти утра Борис Линьков околачивался в комнате секретарши, поджидая прихода рассыльной с почтой. Он придумывал ненужные разговоры по телефону и подолгу рылся в пропыленных папках с перепиской прошлых лет. Секретарша, женщина немолодая и опытная в сердечных делах, млела в присутствии этого красивого геолога, приписывая его регулярные посещения внезапно вспыхнувшей страсти. В перерывах между телефонными звонками и вызовами к начальству она рассказывала Линькову о своей неудавшейся семейной жизни, намекая, что причиной развода была недостаточная мужественность ее избранника. Линьков внимательно ее слушал, иногда вставлял сочувственные замечания, но, стоило