Человек, который видел антимир - Илья Иосифович Варшавский

Не страх смерти, а угроза остаться навсегда уродом и калекой так ужаснула Линькова, что, сжавшись в комок, а затем разогнувшись, как пружина, он вскочил на ноги и бросился в кусты.

Пока он выплевывал кровь с обломками зубов, до него доносился топот, приглушенные ругательства и звуки ударов. Потом раздался протяжный крик, вправо метнулась чья-то тень, и Линьков услышал взволнованный голос Папавы:

– Боря! Тут случилось черт-те что! Я нагнулся, а он ножом прямо в своего дружка. Помогите мне, может, не насмерть. Где вы, Боря?!

И тут случилось то, что потом Линьков не мог объяснить не только следователю, но и самому себе. Ступая с превеликой осторожностью, чтобы не хрустнула какая-нибудь ветка, он выбрался на дорогу и зашагал к дому.

Весь воскресный день Линьков лежал на диване, прикладывая к лицу холодные компрессы, а в понедельник явился в институт с распухшей губой и огромным кровоподтеком на щеке. Сослуживцам он рассказал, что, возвращаясь из гостей, подвергся нападению двух хулиганов и так их проучил, что долго будут помнить.

– Линьков может! – восхищенно сказала чертежница Соня своей подружке. – Это настоящий мужчина.

На следующий день ему позвонила Оля.

– Ты знаешь, – сказала она прерывающимся от слез голосом, – Папава арестован по обвинению в убийстве! Чушь какая-то! Говорят, в субботу в парке. Вы ведь вместе вышли. Тебе ничего не известно?

– В парке? – переспросил Линьков. – Не знаю, я с ним не был в парке. Мы расстались у Ланской.

– О господи! Мать просто с ума сходит. Мы все пытаемся что-нибудь сделать. Позвони мне завтра, может, я узнаю поподробнее.

– Хорошо! – сказал Линьков. – Обязательно позвоню. Уверен, что тут явное недоразумение.

Он не позвонил, а через два дня уехал на неделю в Москву, выпросив у начальства какое-то пустяковое поручение.

Вскоре после его возвращения пришла первая повестка от следователя.

Линьков всегда приходил задолго до указанного часа и ждал в коридоре на жесткой скамейке рядом с омерзительно пахнувшей урной, полкой окурков. Ждал, пока напротив не открывалась дверь, обитая коричневой клеенкой, и следователь не говорил с порога:

– Заходите, Линьков!

В том, что этот седой, небрежно одетый человек с холодными, враждебными глазами называл его не «товарищ Линьков» и даже не «гражданин Линьков», было что-то унизительное, наводящее на мысль о тюремных камерах и исправительно-трудовых лагерях.

Вообще, следователь вел себя странно, совсем не так, как это бывает в кино и детективных романах, допрашивал Линькова он как-то нехотя, не скрывая своего презрения к нему, часто курил, подолгу задумывался, морща изуродованный шрамом лоб, и по нескольку раз возвращался к одному и тому же вопросу. У него была цепкая память на мелочи, и он часто указывал Линькову на неточности в его повторных показаниях, неточности, которые казались Линькову совсем несущественными. Линькову тоже мучительно хотелось курить, он как-то даже попросил разрешения, на что следователь сухо ответил:

– Тут не курилка.

Линькову приходилось рисовать схемы, обозначая крестиками и кружками места, где он лежал, где прятался, где, по его мнению, в это время находился Папава, а два раза следователь возил его в парк, где Линьков заново переживал свой позор.

Обычно следователь был вежлив и только раз вышел из себя. Случилось это, когда Линьков не глядя подписал протокол допроса.

– Почему не читаете? – спросил следователь.

Линьков в этот день устал больше обычного от бесконечно повторяющихся вопросов и равнодушно ответил:

– Я вам доверяю.

Следователь неожиданно покраснел, хлопнул что есть силы по столу левой рукой, на которой не хватало четырех пальцев, и заорал так, что у Линькова зазвенело в ушах.

– Мне нужно ваше доверие, как прыщ на заднице! Вы обязаны проверить каждое слово, ведь от этого зависит судьба вашего товарища! Впрочем, – добавил он, внезапно успокоившись, – какой вы товарищ? Вы из тех, с кем, как говорится, в разведку не ходят.

Линьков сделал вид, будто читает свои показания, а тем временем думал, что вот этот человек, сидящий напротив, который в отцы ему годился, вероятно, не раз ходил в разведку и с такой же брезгливой складкой у рта вонзал нож в спину часовому. На войне свои законы. Там не принято жалеть врага: если ты его не убьешь, он убьет тебя. Но разве бандит не тот же враг? Почему же в таком случае арестован Папава, который ни в чем не виноват, и так бесконечно тянется эта следственная карусель?

– Ну? – спросил следователь.

– Все правильно.

– Дайте вашу повестку.

Он проставил на повестке время и щелчком перебросил ее Линькову. Тот, выйдя в коридор, разорвал повестку, а клочки бросил в урну.

Сегодня, как обычно, следователь начал с вопросов, которые, по мнению Линькова, прямого отношения к делу не имели.

– Расскажите последовательно все, что вы делали в тот вечер, придя домой.

– Всего не помню.

– Постарайтесь вспомнить.

– Сначала умылся.

– Не сняв пальто?

– Нет, пальто я снял.

– А затем?

– Выпил водки.

– Сколько?

Линьков пожал плечами:

– Какое это имеет значение?

– Отвечайте на вопрос!

– Стакан.

– Значит, граммов двести?

– Да.

– Почему так много?

– Очень болела голова.

– А может, просто было стыдно?

– Нет, – задумчиво оказал Линьков, – тогда еще не было стыдно.

– А когда выпили, стало стыдно?

– Не знаю, нет, вероятно, это произошло потом.

– Когда?

– Не помню.

Следователь записал ответы и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Было такое впечатление, что он думает о чем-то другом, не связанном с показаниями Линькова. Затем он потер виски и снова приступил к допросу:

– Скажите, Линьков, у вас дома есть телефон?

– Есть.

– А у Папавы?

– Не знаю, я же сказал, что видел его всего один раз.

– Но у вас есть общие знакомые, у которых вы могли это узнать?

– Да.

– Почему же вы этого не сделали? Могли бы позвонить и узнать, что с ним.

– Не мог я этого сделать.

– Почему?

– Ну не мог! – вскипел Линьков. – Вы мне и так уже всю душу разворотили! Когда вы меня перестанете мучить?!

– Вы на допросе! – прикрикнул следователь. – Потрудитесь взять себя в руки. Здесь никакие истерики вам не помогут. – Он вытащил из пачки сигарету и, зажав в правой руке коробок, этой же рукой зажег спичку.

Некоторое время оба они молчали.

– Так… – Следователь потушил сигарету и поднял глаза на Линькова. – Вы боксом когда-нибудь занимались?

– Занимался, еще в школе.

– Сколько времени?

– Год.

– Почему бросили?

– Не нравилось.

– Но все же умеете и ударить, и укрыться от удара?

– Умею.

– Почему же вы этим не воспользовались?

– Очевидно, я не боец, – вздохнул Линьков.

– А Папава боец?

– Выходит, так.

– Он вам говорил, что у