Восьмой район - Алиса Аве
В одиннадцать я подставила руку под поршень, зажмурилась, чтобы не видеть иглу и кровь. А через месяц после шестнадцатилетия прошла отбор. И про меня кто-то наверняка пробормотал те же слова, что шептали про Филиппа.
Только я совершенно не хотела умирать. Я ошибалась! Зачем я просила, зачем представляла себя мертвой? Тьма засасывала меня, вокруг вспыхивали звезды. Белые, голубые, зеленые. Они разрастались, сливались, заполняли все вокруг. Смерть была удивительно похожа на пробуждение. Что-то воткнулось в бок. Меня куда-то тащило, я сопротивлялась. Мне не нравилась такая смерть. Должно же быть тихое, спокойное забытье, труп ведь ничего не чувствует.
Макс бы сказал, что я даже умереть по-человечески не могу. Вот он, смотрит на меня, весь страшный, со шрамом, убегающим над ухом далеко под светлые волосы. Почему они светлые? В нашей семье все темноволосые. И глаза не по-максовски встревоженные, тоже светлые, сверкающие в окружающей меня тьме.
– Как тебя зовут? – Макс лил воду мне на губы, я пыталась пить, давилась, хрипела.
А то ты не знаешь?
– Яра.
– Мне очень жаль тебя, Яра…
Это не Макс. Макс бы меня никогда не пожалел, у Макса, каким бы он сильным себя ни считал, не такие могучие руки. Значит, я на Ковчеге. Я жива. И какой-то парень спас меня. Черные шлемы сбежались, как тараканы, темнота постепенно расступалась. Парня оттащили, зазвенела отброшенная фляга, остатки воды вылились на пол. Мой спаситель не сопротивлялся. Отошел к контейнеру, взял лопату. К нему подбежал другой человек. Они принялись грузить в контейнер голые тела.
Я умудрилась выжить?
Меня опять подхватили, потащили. Сознание постепенно возвращалось. Я увидела свои ноги, платье пропало, костлявые колени в синяках. Взгляд уперся в грудь. Я до сих пор голая! Я завопила, вывернулась как могла, попыталась хоть как-то прикрыться. Моя возня не произвела впечатления. Меня приподняли, ноги волочились, я не могла даже перебирать ими.
– Обновление данных по эксперименту. Статус: выжившая. Назначение: отслеживание результатов.
– Здравствуйте, – просипела я, – кажется, мы с вами уже виделись.
– Назови имя и фамилию.
– Только после вас.
– Имя и фамилия.
– Дайте мне одеться.
– Имя и фамилия. Повторяю последний раз.
– Яра Мёрфи.
– Добро пожаловать на Ковчег, Яра Мёрфи! Мы сопроводим тебя в отсек.
Впереди раскрывался проем.
– Лифт нижних ярусов. Отсек А, принято.
Говорящий лифт, просторный, с выемками для сидения. Рот раскрылся сам собой, такого я еще не видела. Меня бросили в первое углубление, кинули сверток с одеждой, отвернулись. Штаны и рубашка. Я уселась, сжалась в комок и принялась одеваться, при этом разглядывая автоматы за спинами шлемоносцев. Мы называли их оружие старым термином, потому что настоящего названия не знали, зато отлично знали, на что способны эти автоматы. Подобные носила стража, сопровождающая медиков и учителей, когда они спускались к нам вниз. Столкновения происходили редко – мы смотрели на людей Ковчега как на богов, и все же они случались. Порой мы опускались на уровень животных и дрались за пайки, выдаваемые семьям отобранных. Матери бежали за медиками с мольбой дать лекарств для кашляющего кровью ребенка, отцы набрасывались на стражей, отталкивающих женщин. Следовал короткий хлопок, один или несколько, черное дуло загоралось синими полосками, сходившимися к треугольной рукояти, человек падал на землю и мог только моргать. Дальше два варианта событий: поверженного оттаскивали либо к ветхим домам, либо в транспортник. Второе значило работу на полях, в шахтах и в итоге заканчивалось смертью. Поля забрали папу, хотя мама говорила, что он не нападал на богов.
Так близко я видела их оружие впервые: округлый приклад с выемкой сверху, оттуда явно что-то выдвигалось, треугольная рукоять тоже гладкая. Она плавно переходила к слегка выпуклой кнопке, на вид мягкой, податливой, размером с фалангу большого пальца взрослого мужчины. Над стволом проходило гнездо, в котором лежала тонкая стрела, там, где ствол примыкал к рукояти, располагалась колба с белой жидкостью. Я наклонилась ближе, мое любопытство привлекло внимание шлемоносца.
– Не двигаться! Физический контакт со Стирателями недопустим со стороны подопытных.
Видимо, их стоило называть Стирателями. Что же они стирали? Кровь с полов?
– Необходимо обработать раны! – гаркнул знакомый мне сопровождающий. Хотя утверждать, что именно он сделал инъекцию, я не могла, они ведь все на одно лицо. Точнее, на один шлем.
Я хихикнула.
– Шоковое состояние пройдет в ближайшее время. – Он надел мне на голову что-то наподобие сетчатой шапочки. Она завибрировала, по коже от бровей до основания шеи расползся холод. – Не верти головой, регенерирующий гель должен подействовать.
Лифт нес нас наверх. Шапочку сняли, когда прохладный бесполый голос сообщил: «Отсек А». Я потрогала лоб и макушку, убедиться в результате можно было, посмотрев в глянцевый шлем. Гладко, никаких следов процедуры. Понюхала пальцы – не пахли.
– А волосы отрастить он не может?
– Молчать!
Лифт дрогнул и поехал в сторону. Ковчег все больше пугал и удивлял. Меня трясло, я старалась не подавать вида. Я только что умерла и воскресла, хотелось кричать и плакать. Вообще сегодня я поставила личный рекорд по слезам, крикам и смене эмоций, терзающих меня. Паника сменялась храбростью, храбрость – жалостью к себе, жалость – тоской по дому, тоска – ужасом, ужас – совершенно глупым весельем. Новое состояние открылось мне вместе с дверями лифта.
Не знаю, что удивило больше – место, которое отныне придется называть домом, или то, что Магда тоже прошла все этапы распределения. Очередной огромный отсек с высоким сводчатым потолком трудно было назвать домом, в нем мог уместиться весь наш район. В пустом помещении жались к стенам девочки. Все бритые, отчего глаза казались огромными. Они пытались слиться с давящей пустотой, напуганные копии друг друга, мои собственные копии. В такой же бесформенной одежде: белоснежные брюки и рубашки с полукруглыми воротниками. Отчего-то появилось желание заглянуть в лицо каждой из них, может, даже обнять,
