Шрам времени - Алекс Крэйтон

Метель вдруг стала гуще — настолько, что свет в окне барака потух, словно кто-то на секунду накрыл его ладонью. Герман уже готов был подать знак Порфирию, как вдруг справа, из белёсой завесы снежного шума, донёсся тихий свист. Настороженный, короткий. Не птица.

Порфирий напрягся, его рука с пистолетом была направлена в ту сторону.

Но из-за сугробов, будто выросшие из самого снега, появились трое людей — тёмные силуэты в шинелях, окутанные паром дыхания, каждый держал на поводке огромную овчарку. Псы шли уверенно, низко опустив морды к снегу, и даже метель, казалось, сама расступалась перед ними.

— Товарищ майор! — крикнул старший из прибывших, приглушая голос ладонью. — Это мы! Опера из управления. Слава богу мы нашли вас. Собаки сумели взять след и привели сюда. Думали, вас в такую пургу уже не сыщем.

Герман на секунду остолбенел.

“Нашли… нас? В такую то собачью погоду?” Одна из овчарок фыркнула, тряхнула мордой и, не поднимая взгляда, потащила своего проводника к двери барака, за которой мерцал огонёк.

Старший опер — мужчина лет сорока, сухоплечий, с суровым лицом и седой полоской у виска — подошёл к ним почти вплотную.

— Собаки след взяли, когда в одном месте кровь обнаружили. Одна вообще сидеть не хотела, пока не двинулись дальше. Тут кто-то из бандюков похоже серьёзно ранен, товарищ майор.

Герман сдвинул брови, сделав вид, что так и предполагал.

— Вовремя подошли, — коротко бросил он. — Будем брать. Плотно. Их там скорее всего трое, не больше.

— Понял, — старший опер кивнул. — Дадите команду — пойдём клином.

Собаки уже тихо ворчали, подвывали — будто подбадривали людей. Оперативники переглянулись, снимая с предохранителей пистолеты. Один из них, молодой парень, с нетерпением поправил плечом автомат ППШ.

Метель свистела всё сильнее, но сейчас у Германа был странный, почти хищный настрой. Когда рядом с ним возникли настоящие опера — уверенные, подготовленные, — он почувствовал, как на мгновение исчезло одиночество. И пусть всё это — ложь, чужая роль, чужие погоны… Но в этот миг он был их командиром.

— Делаем так, — сказал он пытаясь перекричать завывающий ветер. — Я с Порфирием — слева. Вы трое — по центру. Один остаётся с собаками, на подстраховке. Сигнал даю я. Заходим резко, сразу вглубь. Если кто рыпнется — сразу мордой в пол, без разговоров.

Оперативники кивнули. Никто не спорил.

Порфирий посмотрел на Германа, и в его взгляде мелькнуло то самое доверие, которого тот боялся, но которое сейчас грело.

“Попал ты, Шрам… назад дороги нет”.

Герман поднял руку. Пальцы дрожали, но он сделал вид, что это от холода.

— Пошли.

Они двинулись к бараку, сливаясь с метелью, как тени.

У двери Герман остановились, прижались плечом к стене. Ветер задувал под шинель, снег лип к воротнику, но он почти не чувствовал холода. Его сердце стучало ровно, как давно забытый метроном.

Выдохнул — и рывком распахнул дверь.

Барак встретил их туманным полумраком, запахом сырости и дыма. Внутри на минуту всё застыло: трое мужиков у буржуйки, один сидел на ящике, обмотав правую ногу тряпьём, окровавленным и уже примерзшим к штанине. Второй и третий — вскочили, но поздно.

— Лежать! Руки! — рявкнули опера.

Один из мужчин попытался ухватиться за нож на табурете — но Порфирий успел подсечь его плечом, как в учебнике борьбы, и тот рухнул на землю, выронив нож. Второго тоже тут же уложили рядом заведя руки за спин, а третий — раненый — только поднял глаза и хрипло сказал:

— Мужики… да вы чего… мы ж просто…

Но договорить ему не дали — овчарка, зарычав, вскинулась на задние лапы и лязгнула оскаленной пастью перед ним и если б не поводок запросто могла вцепиться в него, поэтому тот сразу заткнулся и поднял руки.

Опера действовали слаженно, уверенно, с такой скоростью, что у Германа мелькнула мысль: “Вот это — настоящая работа. Вот как она выглядит, а не как в кино”.

Но в следующую секунду его пробил холодный пот.

Потому что двое задержанных — те, что не ранены — когда подняли головы и попали в свет керосиновой лампы…У Германа подкосились ноги.

Перед ним были два лица его подельников оставшихся в будущем на том поезде. Два лица из семидесятых. Два человека, которых он слишком хорошо помнил. Коршун и Сивый.

Те самые, что сбросили его с поезда. Те самые благодаря каким он оказался непонятно, как в этом времени. Но у этих лица были моложе. Свежее. Без тех морщин, без прожжённости. Но это были точно— они. Их скулы. Их бегающие глаза. Их движение рук. Он замер. Даже не сразу понял, что стоит молча, будто оглох.

“Этого просто не может быть…”

Порфирий заметил его реакцию:

— Товарищ майор? Вы чего?..

— Ничего, — прохрипел Герман, отводя взгляд. — Продолжайте.

Он заставил себя выдохнуть. Он заставил мышцы лица дрогнуть, вернуться в рабочее выражение. Он заставил себя быть майором. Но внутри…внутри всё падало в бездну.

Коршун и Сивый. Здесь. В пятьдесят втором. Они тоже попали сюда, как и он или это какая-то безумная мистификация?

Но самое интересное— они его не узнали.

Конечно не узнали. Для них он — никто. Странный майор какой-то. Просто милиционер.

Но от этого было только хуже.

Порфирий уже защёлкивал наручники на одном из них, второй — смотрел зло, хмурясь.

— Майор, — процедил он, — но мы ж ничего… так, бурду искали, погреться пришли…

Герман наклонился к нему, будто хотел что-то уточнить, но на самом деле — просто хотел убедиться, что это не сон.

Черты лица. Ломанный, хищный нос— за что и получил кличку Коршун. Сивый— в будущем получивший свою кличку за седой волос на голове, сейчас выглядел абсолютно не так и волос был ещё чёрным.

Внутри у Германа вспыхнул тормозящий, ледяной страх:

“Если я здесь… и они здесь… значит ли это… что мы не одни? И что здесь может быть ещё кто-то из моего времени?”

— Майор? — старший опер подозрительно посмотрел на Германа. — Всё в порядке?

Герман выпрямился, кашлянул, будто от дыма.

— Да. Пошли. Пакуйте их. Всех троих — в управление. Кстати, вот кажется и награбленное барахло какое они