Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки (СИ) - Хренов Алексей
Лёха забил на чинопочитание и стал самим собой — тем, кто говорит то, что думает, и не унывает ни при каких обстоятельствах, — он взял обломок мела и подошёл к доске. Он принялся рисовать схему подвески торпеды, затем расчет дальности полета и возможности по топливу, продолжил схемой атаки линкора, аккуратно выводя стрелки захода. Потом добавил силуэты самолётов, отметил расстояния, высоту сброса, показал траекторию бомб и линию движения торпед.
Глаза у слушателей загорались всё сильнее. Истребители спорили между собой, кто должен прикрывать заходящую группу, морские лётчики хмурились, уточняя про дистанции пуска торпед, азартно обсуждали, можно ли совместить торпедные атаки и топмачтовый сброс в одном ударе. Лёха шаг за шагом объяснял, как заходил на цель, где начинал снижение, когда сбрасывал — и сам заразился этим азартом, чувствуя, что по новой переживает свои атаки. Его слова впитывались едва ли не с жадностью.
Перелом наступил, его признали своим и приняли в коллектив.
Уже под конец второго дня, когда разговоры стали свободнее и официоз растворился в табачном дыму, последовал вопрос от одного из истребителей:
— Алексей, а сколько у вас сбитых самолётов?
Хренов улыбнулся, чуть развёл руками.
— А это как считать, товарищи. Лично сбитых у меня всего трое подтвержденных. И есть пара не подтвержденных. Одного я косой размахивая испугал до смерти и он об землю треснулся, а второго на угнанном «Шторьхе» подрезал… — вверг в шок аудиторию Лёха.
Он сделал паузу, усмехнулся и добавил:
— А вот как считать сбитых на бомбардировщике? На СБ. Справедливо, наверное, делить пополам со стрелком или со штурманом… всё-таки они стреляют. Их у меня, выходит с разными экипажами ШЕСТЬ штук.
— А один сбитый даже «пополам» с самим Николаем Герасимовичем есть!
— С командующим? Он у вас стрелком летал? — с благоговейным ужасом поинтересовался зал.
— Ага! Товарищ Кузнецов отлично стреляет из крупнокалиберного пулемета! — заулыбался и совсем по-мальчешески похвастался Лёха.
К концу второго дня его выжали досуха, до самого последнего бита информации, как сказал бы он сам, вспоминая прошлую жизнь из будущего.
Декабрь 1937 года. Политуправление РККА, город Москва.
Лёха, как человек дисциплинированный, ну, относительно, по прилёту не стал долго философствовать и, помимо своего флотского начальства, накатал докладную записку на имя самого начальника Политуправления товарища Смирнова, ставшего попутно и новым командующим всеми флотами СССР. Сухо и коротко он отметил: при вынужденной посадке в Могочах органами НКВД оказано содействие, предоставлен хирург и обеспечено топливо, рейс успешно завершён в установленные сроки. И пустил бумагу по политической линии, вызвав жуткий шок у главного тихо-океанского комиссара.
В Москве же товарищ, Смирнов, пробежав глазами текст, аж приподнял бровь — то ли от неожиданности, то ли от самой идеи благодарить НКВД. Потом махнул рукой: оформить благодарность, пусть знают нас! И сбросил это дело на адъютанта. Тот, замученный недосыпом, переписывая с Лёхиной докладной и ухитрился слегка перепутать буквы. В итоге вместо Могочей на бумаге появились какие-то «Магочи», а размашистая подпись Смирнова так ловко пересекла черточкой середину слова, что уже в секретариате НКВД прочли: «Магдочи».
Там от неожиданности слегка опешили: благодарность? Им? В тридцать восьмом-то году, когда они только и делают, что армию вычищают? Но бумага с подписью Политуправления — это серьёзно. И, не сомневаясь, отбили телеграмму в управление БАМлага: отметить благодарностью лагпункт «Магдачи». В БАМлаге, конечно, не сразу, но разобрались, кто и как помогал.
— Но мы же не идиоты сообщать в центр, какие они идиоты! — буркнули в канцелярии. — Раз бумага пришла — значит, надо отмечать благодарностью!
Больше всех выпал в осадок начальник БАМлага в Магдагачах, когда на его стол легла бумага. Он глаза протёр, перечитал трижды и всё равно не понял, каким боком его лагерь помогал самолёту.
«За оказанную помощь экипажу воздушного судна назначить начальника БАМлага в Магдагачах начальником БАМлага в Могочах».
— А куда девать начальника из Могочей? — осторожно осведомилась канцелярия управления.
— Мы кадрами не разбрасываемся, — строго отрезал начальник БАМлага товарищ Френкель. — Молодым везде у нас дорога. Сейчас в Тынде новый лагпункт открывается. Там пока только глухая тайга да пара бараков в чаще, будем расширять до хорошего исправительно-трудового лагеря. Вот и окажем доверие человеку. Пусть проявит себя. И аэродром там планируется строить, и фондами обеспечим. Так глядишь — целую сеть тюремных аэродромов отстроим.
А через неделю дошла правильная бумага от ГВФ: там аккуратно, без фантазий значилось — «посадка в Могочах». В секретариате, получив вторую версию, только переглянулись: ну и бардак на этом Дальнем Востоке! Самолёты пачками падают! Но чтобы не подставиться, подмахнули и её. Вышла общая телеграмма: «ВСЕМ БАМЛАГАМ — СРОЧНО ПРИВЕСТИ В ПОРЯДОК ВЗЛЁТНЫЕ ПОЛОСЫ!»
Газеты, как по заказу, напечатали о героическом порыве жителей Дальнего Востока сделать свой край самым авиационным в мире.
Тут же поползли слухи. Мол, это всё из-за секретного рейса: будут сажать самолёт, гружёный золотом для покупки станков в Америке. Нет, ничего вы не понимаете — будут переселять целый город по воздуху, и самолёты пойдут один за другим. Другие шушукались: теперь точно начнётся война с Японией за Китай.
А потом пошёл слух самый страшный: раз привели в порядок полосы — значит, грядёт великая проверка. Едет сам. Да-да, вместе с трубкой! САМ!
И Сибирь зашумела. Заключённые с лопатами, вёдрами, тачками и катками на морозе равняли полосы и строили аэродромную инфраструктуру.
А Лёха тем временем трясся в кабине полуторки к новому месту службы, не подозревая, какой вклад внёс в развитие авиации Дальнего Востока.
Декабрь 1937 года. Командование Тихо-океанским флотом, город Владивосток.
Через день Жаворонков усталый, но довольный, осторожно постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл в кабинет. Мрачный Кузнецов сидел за столом, листал документы, и по нахмуренным бровям было ясно — настроение у него было не самое светлое. Он поднял глаза и кивнул, докладывай.
— Николай Герасимович! Ну и кадра вы выцепили, кладезь знаний. На два дня развернули обсуждение и обмен опытом. В каких-то моментах конечно у него в голове бардак, но столько новой информации! Систематизируем сейчас и представлю вам планы на утверждение. У меня ещё вот какой вопрос…
Дождавшись ещё одного утвердительного кивка мрачного Кузнецова, Жаворонков продолжил уже осторожнее.
— Пришло распоряжение из Москвы. Отправить в Китай группу добровольцев с флота. Лётчиков-бомбардировщиков, именно на СБ. За подписью нашего нового командующего флотом, товарища Смирнова.
Кузнецов скривился, как от зубной боли, откинулся на спинку стула, уставился на него недоверчиво.
— В Китай? Мы только начали получать новые машины! Полностью боеготовых экипажей можно сказать и нет. Сам же докладывал, в минно-торпедной у нас всего одна эскадрилья дальних разведчиков на СБ, и те толком облетать не успели.
— В приказе речь идёт о звене, — осторожно продолжил Жаворонков, — Три экипажа. На шесть месяцев командировка. Самолеты прямо с московского завода получат и будут перегонять в Китай вместе с армейцами. Но товарищ Смирнов особо подчёркивает политическую важность задачи…
Кузнецов шумно вздохнул, покачал головой, принимая эту новую головную боль и не сильно стукнул ладонью по столу.
— Политическая важность… Это конечно исключительно политически важно. Три экипажа, говоришь? Так… Тогда давай переиграем ка всё. Лови нашего этого хренова вундеркинда.
Жаворонков приподнял бровь.
— Хренова?
— А про кого ты сейчас столько рассказывал? — вопросом на вопрос ехидно ответил Кузнецов. — Лучшего спеца по технике у нас нет. Честно говоря думал его на эскадрилью на полгода-год поставить, майора дать досрочно и потом к тебе замом по лётной подготовке. На командной должности он как пить дать накосячит. Но сам видишь… Его сейчас в эскадрильи хозяйственными заботами как загрузят, так только толк потеряем. А так — пусть за месяц собьёт группу, отберет «добровольцев», обкатает ребят и научит нормально летать. У него есть хватка, да и дерзости через край, а уж про его удачливость я и не говорю. В Китае как раз это и пригодится.
