Тени зимы (СИ) - Волков Тим

— Аглая Фёдоровна, а вы как? — спросил он мягко, отодвигая свою кружку и кивая на живот. — Самочувствие? Всё в порядке? До декабрьских-то рукой подать.

Аглая вздрогнула, словно её вывели из задумчивости, и поспешно улыбнулась.

— Да я ничего, Иван Палыч, спасибо. Всё хорошо. Устаю немного, конечно, но это же нормально.

Её улыбка была немного натянутой, а голос — чуть слабее обычного. Гробовский, почувствовав её напряжение, обнял её за плечи.

— Конечно, устаёт. Я ей говорю — меньше бегай, дай себе поблажку.

Но Иван Павлович не отводил взгляда. Он приметил то, что мог увидеть только врач. Необычная, чуть восковая бледность, не связанная с холодом. Лёгкая, едва заметная одышка, проскальзывавшая в её речи. И главное — в её глазах, обычно таких живых и лучистых, читалась не просто усталость, а какая-то глубокая, запрятанная внутрь слабость. Это не понравилось доктору.

— Аглая, — сказал он уже совсем тихо, но очень серьёзно, привлекая всеобщее внимание. — Уверена? Простой твой вид… Не совсем мне нравится.

В комнате повисла пауза. Анна Львовна с тревогой посмотрела на подругу. Гробовский насторожился, почувствовав перемену в тоне доктора.

Аглая опустила глаза, её пальцы нервно теребили край скатерти.

— Ну… голова иногда кружится, — негромко призналась она. — И… и сил совсем нет. Думаю, это так и должно быть… Иван Павлович, да вы не переживайте. Это у всех беременных так, я в книжке читала.

— Голова кружится? — Иван Павлович медленно поднялся из-за стола. Его лицо стало сосредоточенным и строгим. — Аглая, это не «так должно быть». Особенно на твоём сроке. Это может быть анемия. Или что-то посерьёзнее. Может быть и запоздалое действие вакцины от сибирской язвы. Прости, что омрачаю вечер, но я не могу это пропустить. Надо бы осмотреть.

Он подошёл к ней, мягко взял её за руку, нащупывая пульс.

— Иван Павлович, ну что вы! — смутилась Аглая. — Со мной точно все в порядке. А вот вас е мешало бы осмотреть!

— Что⁈

— Вы же исхудали!

— Правильно, Аглая! — поддержала ее Анна. — Прямо завтра с утра и возьмись за Ивана Павловича. А то чуть свет — опять пойдут преступников ловить, уж я то его знаю. А так хоть на день задержим в родном селе!

Следующий день выдался на удивление ясным и солнечным. Золотистый свет заливал процедурный кабинет в больнице, куда Аглая Федоровна почти насильно привела Ивана Павловича сразу после утреннего чая.

— Нет уж, Иван Палыч, извините, но осмотр — не обсуждается, — заявила она тоном, не терпящим возражений, усаживая его на жесткую кушетку, застеленную чистой, но потертой простыней. — Неделю в болотах, на холоде, с бандитами… Я даже думать боюсь, чем вы там могли переболеть. Снимайте рубашку.

Иван Павлович покорно тяжело вздохнул — понимал, что спорить с Аглаей бесполезно, тем более когда оказывается поддержка в лице Анны Львовны.

Однако за себя он не переживал — чувствовал, что все в порядке. Гораздо больше его тревожила бледность Аглаи, легкая отечность ее рук и та скрытая усталость в глазах, которую он, как врач, заметил сразу. Соглашаясь на осмотр, он преследовал и свою тайную цель — под благовидным предлогом изучить и ее состояние.

— Аглая Федоровна, да живой я, и вполне здоровый, — попытался он отшутиться.

— Молчите и слушайтесь меня, — отрезала она, уже готовя стетоскоп. — Здоровый? А эти синяки под глазами? А этот легкий кашель, который вы пытаетесь подавить? Это последствия переохлаждения, которые могут аукнуться воспалением легких в любой момент.

Она приложила холодный раструб к его груди.

— Дышите глубоко… Так… еще…

Иван Павлович дышал, покорный, но его взгляд скользил по ее лицу, отмечая малейшие детали. Он ловил момент, когда она наклонялась, чтобы лучше его послушать, и видел, как она на секунду зажмуривается, будто от легкого головокружения. Он заметил, как ее пальцы, проверяющие лимфоузлы на его шее, были прохладными и чуть влажными — признак возможных проблем с давлением или сосудами.

— Ну вот, — отложила стетоскоп Аглая, стараясь казаться строгой, но в глазах ее читалось облегчение. — Сердце бьется ровно, хрипов в легких нет, слава Богу. Но организм истощен, Иван Палыч. Сильнейшее физическое и нервное перенапряжение. Вам нужен покой, хорошее питание и никаких стрессов хотя бы пару недель.

— Это вам Анна Львовна посоветовала так сказать? Ну признайтесь!

— И я с ней полностью согласна! — не стала отрицать та. — Вам и в самом деле нужен покой!

— Ну какой покой в наше-то время? — горько усмехнулся он. — Сказки!

В этот момент дверь кабинета скрипнула, и на пороге появился Алексей Николаевич. Он был бодр и подтянут, но в его глазах читалась привычная уже настороженность.

— Ну что, Аглаюшка, как пациент? — спросил он, окидывая взглядом Ивана Павловича. — Дай угадаю — н ехочет лечится?

— Не хочет! — кивнула та.

— Ну а что ты хотела от Ивана Павловича? Он у нас такой.

— Алексей Николаевич, а вы по какому делу сюда? — прищурилась Аглая. — К Ивану Павловичу ведь пришли, так? Покоя ему не даете!

— Вот ведь! — рассмеялся Гробовский. — Женщину не проведешь! Верно говоришь, Аглая. К Ивану Павловичу я… Да не ругайся ты! Я ведь просто спросить. Пусть лечиться, я же не против. А то что он парой слов со мной перекинется это же здоровью его не помешает? Ну вот и хорошо! Иван Палыч, — он повернулся к другу, — я по поводу Хорунжего. Расскажи что знаешь о них. Каждый пустяк может быть важен.

Аглая хотела было возразить, что осмотр еще не закончен, но увидела решимость в глазах мужа и промолчала, занявшись стерилизацией инструментов в углу.

Иван Павлович тяжело вздохнул, откинувшись на спинку кушетки. Приятное ощущение заботы мгновенно испарилось, сменившись холодной памятью о болотах.

— Как я понял лагерь их — непостоянный, — начал он тихо, глядя в окно. — На том острове, где ты меня нашел, была лишь временная база, перевалочный пункт. Основное лежбище — глубже в болотах, километрах в пяти-семи. Там несколько изб, хорошо замаскированных. Вроде бы там раньше селение маленькое староверов было, та брошенное теперь. Никто о нем ничего и не знает, кроме этого Хорунжего. Где меня держали — это только самый первый домик. На окраине, если можно так сказать.

Гробовский достал блокнот, принялся все тщательно записывать.

— Человек десять-пятнадцать я видел лично. Но судя по разговорам, их больше. Часть всегда «в работе» — набеги на окрестные деревни, на тракт. Вооружены кто во что горазд: винтовки «берданы», маузеры, охотничьи ружья. Патронов, судя по всему, не жалеют. Есть у них и пулемет.

— Пулемет? — свистнул Гробовский. — Откуда?

— «Льюис», английский. Говорили, сняли с разбитого броневика где-то под Псковом. Привезли в разобранном виде. Стрелял ли он у них — не знаю, не довелось услышать.

— Хорунжий. Каков он? Ты его видел?

Иван Павлович помрачнел.

— Видел мельком, всего пару раз. Он приезжал в лагерь перед тем, как я попал в плен, и один раз после. Мужчина лет сорока, крепкий, с казачьей выправкой. Лицо жесткое, глаза холодные, пустые. Говорит мало, тихо, но его слушаются беспрекословно. Боятся его панически. Жестокий… При мне одно чуть до смерти нагайкой не забил. А потом заставил меня того же бандита лечить.

В кабинете повисла тяжелая пауза. Аглая замерла с пробиркой в руках.

— Думаю, у него связи имеются по деревням, — продолжал Иван Павлович. — Потому что точно знает он, когда куда идти грабить — где кассы полные, где склады забили. Никогда пустой не уходит.

— М-да… — недобро протянул Гробовский, закрывая блокнот. — Чувствую, придется нам повозиться с этим Хорунжим.

— Нам? — красноречиво переспросила Аглая.

— Ну я имею ввиду…

— Алексей Николаевич! — с нажимом произнесла девушка. — Иван Павлович как минимум неделю еще будет на выздоровлении!

— Но…

— И никаких «но»!

— Вот ведь черт! Угораздило жениться на главной врачихе! — совсем тихо пробубнил Гробовский.