Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор

— А дальше?

— А дальше ты приведешь его ко мне на встречу. А там это уже будет наша забота!

Сенька смотрел на меня с ужасом.

— Слушай, а если… а если они меня раскусят? Ну, поймут, что это ловушка? Или потом, когда все вскроется, меня самого в тюрьму посадят? За связь с бандитами?

— Послушай меня, Сенька, — я положил ему руку на плечо. — Давай разберемся. Занимать деньги и не отдавать — это, конечно, нехорошо. Но шантажировать человека, угрожать ему бандитами — это уже уголовное преступление. Так что в этой истории ты — не преступник, а жертва. Понимаешь?

Он неуверенно кивнул.

— Максимум, что тебе грозит — это выговор по комсомольской линии. За то, что связался с нэпманским отребьем. Мы соберем собрание, ты на нем покаешься. Скажешь, что был молод, глуп, поддался соблазнам. А потом, благодаря коллективу, встал на путь исправления. Ребята тебя знают, видят, что ты изменился за последний год. Простят. Пожурят для порядка, и все. А если повернуть дело правильно — так и вообще, благодарность получишь за разоблачение банды. А вот если ты сейчас струсишь, пойдешь на поводу у этих жуликов — вот тогда у тебя действительно будут ба-альшие проблемы! И не только с бандитами, но и с милицией.

Мои слова подействовали. Сенька немного воспрял, в глазах его страх сменился надеждой.

— Ты… ты думаешь, получится? — робко спросил он он.

— Получится, — твердо сказал я. — Если ты не струсишь.

— А ты поможешь?

— Помогу, — кивнул я. — И не только я. Мы подключим к этому делу и комсомольскую ячейку из наших, проверенных ребят, и партком. Так что, Сенька, — сказал я, вставая, — выбор за тобой. Либо ты и дальше будешь трястись от страха и ждать, когда тебе прилетит перо в бок, либо ты возьмешься за ум, и навсегда решишь эту проблему.

Он долго молчал, глядя в пол. Потом поднял на меня загоревшиеся решимостью глаза.

— Я согласен. Что мне делать?

Я усмехнулся.

— Для начала — выпей чаю и успокойся. А завтра утром мы с тобой пойдем в милицию.

Сенька заночевал у меня в комнате на полу. Утром мы действительно пошли, но не в милицию, а для начала к Бочарову. Я на своем опыте убедился, что у парторга были некоторые связи и на Лубянке, и на Петровке. Парторг отнесся к делу со всем вниманием.

— Да, парень, наворотил ты делов! — выслушав нас, заявил он понурому Сеньке. — Ну ничего, не дрейфь, парень — комсомол и партия тебя не оставит! Сейчас переговорю с товарищем Звонаревым — это начальник 2-го отдела МУР. Зина! Зина!

Вызвав секретаршу, он приказал ей дозвониться на Петровку. Вскоре она доложила, что «Звонарев на проводе». Парторг поднял трубку телефона и, приосанившись, произнес:

— Аркадий Петрович! Бочаров говорит. Как сам? Отлично! Слушай, у меня тут пара студентов жалуется — нэпманы их ущемляют. Да, да, с криминалом. Разберешься? Ну, я их к тебе шлю.

Повесив трубку, он обернулся и хитро подмигнул нам.

— Звонарев — старый коммунист, страшно не любит эту публику. Вор или налетчик ему ближе этих стяжателей. Так что, в разговоре напирайте именно на «нэпманский след» — нэпманов-мошенников он в глубине души презирает больше, чем урку-налётчика. В налётчике он видит отчаянную силу, а в спекулянте — мелкую, трусливую жадность. Усекли? Ну вот. Езжайте сейчас, пока он на месте!

Аркадий Петрович Звонарев оказался невысоким, сухощавым, но крепко сбитым мужчиной лет сорока с усталыми, но очень внимательными, цепкими серыми глазами и аккуратно подстриженными усами «щеточкой» — видимо, дань дореволюционной моде и привычке к порядку.

Выслушав нас, он задумчиво провел рукой по тёмным, с ранней сединой на висках, гладко зачесанными назад волосами.

— Ну, все понятно, — негромко, чуть в нос, процедил он, закуривая дешёвые папиросы «Пушки». — Поставили парня на проценты, и накручивают. Только видишь ли, молодой человек, — тут Звонарев в упор уставился на Сеньку, — ведь если ты правда брал деньги, то долг как ни крути надо отдавать. Это закон! А ты как думал — взял деньги и не отдал? Так нельзя.

И, выпустив из легких клуб дыма, он уставил на Сеньку прямой, изучающий взгляд.

— Да я ведь брал-то сто рублей, а с меня триста семьдесят требуют! — плачущим голосом пояснил Сенька.

— А это, голубчик, уже совсем другое дело! Ростовщические сделки — вне закона! — оживился Зовнарев. — Статья 173 Уголовного кодекса — «ростовщичество» — устанавливает лишение свободы на срок до одного года с конфискацией части имущества. Сделку суд признает недействительной. Тебе бандиты угрожают?

Сенька энергично закивал головой.

— Ну вот, значит, надо установить факт вымогательства, и взять всех тепленькими. Но, придется повозиться и потерпеть. Понимаешь? Согласен?

Несчастный Сенька снова кивнул.

— Ну хорошо! — резюмировал Звонарев, энергично давя в пепельнице окурок. — Товарищ Брежнев, вам спасибо за сигнал. Дальше мы с товарищем, — тут он кивнул на Сеньку, — сами разберемся!

Кивнув на прощание незадачливому сокурснику, я оставил помещение. Мне действительно было не до того, чтобы доводить этот вопрос до конца — все мое время занимала учеба и работа в СКБ.

После моего триумфального возвращения из Харькова с первым, настоящим контрактом в портфеле, работа в нашем студенческом конструкторском бюро буквально кипела. Заказ от ХПЗ на производство пневмоинструмента оказался лишь началом. Главной, стратегической целью оставалось создание своих, советских, станков, пусть даже путем копирования заграничных образцов.

Еще летом, как мы и планировали с Климовым, на каникулах, наши ребята провели блестящую операцию по «обратному инжинирингу». Под видом планового ремонта мы разобрали до последнего винтика два лучших станка в наших мастерских — американский токарный «Lodge Shipley» и швейцарский координатно-расточной «SIP». Обмеряли каждую деталь, сделали тысячи эскизов и чертежей. А к началу учебного года собрали все обратно, так что никто ничего и не заметил.

И вот теперь, зимой, наступил самый ответственный, самый волнующий этап. Попытка собрать из этого вороха чертежей и расчетов живую, работающую машину.

Более того — мы решили не просто скопировать, а и улучшить эти станки! Особенно перспективен был для этого токарный станок Lodge Shipley. Это был флагман американского станкостроения, известный своей исключительной точностью, мощностью и, немаловажно, жесткостью станины. Надо сказать, это оборудование обладало превосходными качествами, выделяясь среди собратьев, как Mercedes-Benz или Rolls-Royce в мире автомобилей. И мы решили установить на станок механический копир, сделав его не просто токарным, а «токарно-копировальным».

Для этого сзади станка, параллельно его оси, на специальных кронштейнах надо было установить шаблон (его еще называли «копир» или «мастер-деталь»). Это была деталь-эталон с тем профилем, который нужно было воспроизвести.

На поперечном суппорте станка (это штука, которая двигает резец к обрабатываемой детали) надо было смонтировать устройство из щупа (его называли еще «копировальный палец»), который упирался в шаблон, и системы рычагов.

Когда продольный суппорт двигался вдоль станины, щуп скользил по поверхности шаблона. Все изгибы и неровности шаблона заставляли щуп двигаться в поперечном направлении. Через систему рычагов это движение передавалось на поперечный суппорт, который, в свою очередь, двигал резец. Таким образом, резец в точности повторял на заготовке профиль шаблона.

Таким образом, установив нужный шаблон, можно было работать на станке без присутствия человека. Рабочий зажимал заготовку, запускал станок и… уходил к другим станкам, а копировальный станок сам обтачивал деталь, придавая ей форму копира.

«Lodge Shipley» исключительно хорошо подходил для этой работы. Дешёвый или хлипкий станок будет вибрировать, что приведёт к браку и неточной копии. Массивная, качественно отлитая чугунная станина Lodge Shipley была рассчитана на большие нагрузки и прекрасно гасила вибрации, являясь идеальной базой для установки копировального устройства. Качество, с которым были изготовлены и отшабрены направляющие станины (пути, по которым движется суппорт), у Lodge Shipley было эталонным. Для копира, который должен точно передавать движение от щупа к резцу, это критически важно. К тому же, все узлы станка — от шпинделя до коробки подач — были сделаны с огромным запасом прочности.