Переезд (СИ) - Волков Тим

То там, то сямь трезвонили телефоны… Стучал телеграфный аппарат…

— Ну, что там, в Петрограде? Отлично! Как Локкарт? Уже арестован… Очень хорошо. А латыши? Выявили предателей? Кто-кто расстрелял? Лично товарищ Блюмкин? Ай-ай-ай, прыткий какой! А, впрочем, с врагами советской власти только так и нужно, товарищи!

Ленин сказал — «товагищи»…

Так же, картавя, он открыл заседание Совнаркома. Да, собственно, уже и нечего было заседать. Все уже разрешилось. Оставалось ждать международных последствий… которые не последуют, как точно знал доктор Петров.

Да! Оставалось решить еще один вопрос… пусть и пустяковый, и не стоящий выеденного яйца. Иван Палыч поспешно написал записку, ткну в спину Луначарскому:

— Передайте Владимиру Ильичу…

Председатель Совнаркома выбрался на трибуну — закрывать заседание…

— Товарищи, тут поступил еще один вопрос… (еще один вопГос). Относительно судьбы некоего гражданина Романова. Про которого все давно уже позабыли, честно сказать. Я вот тоже позабыл! Ну, что вы смеетесь, товарищи? Сколько уже об этом можно?

Как приятно картавил Ильич! Вполне, симпатично.

— Помнится, кто-то предлагал бывшего самодержца к чертям собачьим расстрелять от греха подальше! Дескать, может стать знаменем? Чьим знаменем, товарищи, а? Двух с повинной человек, отщепенцев, про которых тоже давно все забыли?

Ох, как ехидно умел говорить Владимир Ильич! Заслушаешься.

— Ну, расстреляем… И во всем газетах, по всему миру, раструбят про звериный оскал большевизма! Раструбят, раструбят, не сомневайтесь. Нам это надо, товарищи? Конечно же, нет. Как и гражданин Романов… который тоже не нужен. Он сам-то что хочет, кто-нибудь знает? Что-что? В Ливадию, в свой дворец? Так дворец-то давно уже не его, а народный! Да и Георг, король английский, о братце своем что-то не очень хлопочет… Товарищ Свердлов! Яков Михайлович! Поезжайте-ка, батенька, в Екатеринбург. Подскажите тамошнему горкомхозу -пусть выделят бывшему самодержцу пару-тройку комнат. И работу хоть какую-то подберут — жить-то ему на что-то надо. И семью большую содержать. Кстати, если девушки — царевны, хм — изволят учиться… или поработать в каком-нибудь советском учреждении… скажем, телефонистками — ограничивать не надо. У нас, в Советской России у каждого — равные права! Верно я говорю, товарищи?

Зал утонул в хохоте и аплодисментах…

Все уже расходись, когда вновь зазвонил телефон. Владимир Ильич поднял трубку:

— Слушаю, Ленин… Да, Совнарком. Что вы хотели, товарищ? Доктора⁈ Товарищ! Это Совнарком, а не больница… Ах, товарища Петрова… Иван Павлович! А идите-ка, батенька, сюда…

— Спасибо, Владимир Ильич… Да, доктор Петров, слушаю… Что? Как сбежала⁈ А, впрочем, черт-то и с ней. Как говорится, баба с возу — кобыле легче.

Глава 21

Наверное, нужно было бы зайти к Семашко, обсудить дела. А потом и Валдису заскочить. А потом уже и к Анне, домой, отдыхать, само собой. Все-таки август, а в августе так приятно лежат вечером на кровати с любимой женой, с распахнутыми окнами и слушать птиц…

Но все планы на вечер изменило одно письмо.

Заводской день выдался на редкость спокойным. Ферментеры гудели ровно, лаборанты, уже набравшиеся опыта, уверенно проводили замеры, а в цехе экстракции вовсю пахло сладковатым запахом амилового спирта — верный признак того, что очередная партия пенициллина уже скоро будет готова. Иван Павлович даже позволил себе погрузиться в расчеты по оптимизации выхода лизина, как в кабинет вошел секретарь.

— Иван Павлович, вам письмо. Из Московского хирургического госпиталя. Нарочный ждет ответа, говорят, очень срочно.

Сломав сургучную печать, доктор пробежал глазами по знакомому убористому почерку профессора Воронцова.

«Уважаемый Иван Павлович! Срочно требуются ваши глаза и ваше мнение. Поступила партия раненых с Северного фронта, случаи сложные. Ваш приезд крайне необходим. Жду Вас.»

Тревожный холодок пробежал по спине. Воронцов, старый военврач, прошедший Русско-Японскую и всю Великую войну, слов на ветер не бросал. Если пишет «срочно» и «сложный» — значит так оно и есть и дело плохо.

Пришлось менять планы, хотя надежды провести вечер с Анной Львовной все еще не таяли.

Через полчаса «Минерва» уже лихо заворачивала к знакомому зданию госпиталя. Обычная размеренная жизнь лечебного учреждения была нарушена. По коридорам сновали санитары с носилками, доносились сдержанные стоны, в воздухе висел тяжелый дух йодоформа, пота и крови.

Профессор Воронцов встретил его в своем кабинете. Лицо профессора было серым от усталости, но глаза горели напряженным, профессиональным огнем.

— Иван Павлович, спасибо, что откликнулись и примчались. Извините, что оторвал от дел. — Он ткнул пальцем в разложенные на столе истории болезней. — Вот, прибыли с Мурманского направления. Транспорт с ранеными попал под артобстрел. У большинства — не просто огнестрельные ранения, а сложные оскольчатые переломы бедра и большеберцовой кости. Кости раздроблены, фрагменты смещены.

Иван Павлович кивнул, мысленно представляя себе эту кошмарную картину. Без современной аппаратуры собрать такую кость — ювелирная работа.

— Я понимаю, — сказал он. — Но я же оставил вам подробную карту применения пенициллина для профилактики сепсиса при таких ранениях. Дозировки, схемы…

— И мы уже начали ее применять, и низкий вам поклон за это! — мягко перебил его Воронцов. — Но пенициллин, коллега, спасает от гангрены и заражения крови. Он не склеит осколки кости. А без этого… — профессор тяжело вздохнул и провел рукой по лицу. — Без этого их ждет либо ампутация, либо пожизненная хромота и инвалидность. Молодые парни, Иван Павлович! Стране нужны они здоровыми.

— Что вы предлагаете? — прямо спросил Иван Павлович, догадываясь, к чему клонит старый хирург.

— Иван Павлович, вы хирург от бога. У вас нестандартных и уникальных идей, прорывных и дерзких — просто уйма в голове!

— Будет вам!

— Так и есть.

— И все же…

— Хирургический остеосинтез, — ответил профессор. — Вот что я хочу. Скреплять осколки механически. — Воронцов подошел к шкафу и вынул оттуда несколько странных предметов, завернутых в стерильную марлю. С металлическим лязгом он выложил их на стол. — Вот.

Иван Павлович взял в руки один из предметов. Это была пластина из тусклого, желтоватого металла с аккуратными отверстиями для шурупов. Рядом лежали несколько толстых металлических штифтов-гвоздей.

— Латунный сплав, — пояснил Воронцов. — Есть и стальные, и даже серебряные. Метод не новый, имманжелы применяли еще в прошлую войну, но… — он многозначительно посмотрел на Ивана Павловича.

— Но слишком высок процент осложнений, — закончил мысль Иван Павлович, с профессиональным интересом вертя пластину в руках. — Нагноение вокруг инородного тела, металлоз, отторжение. Без эффективной антибиотикотерапии это была лотерея, где выигрыш — сросшаяся кость, а проигрыш — сепсис и смерть.

— Именно так! Я же говорю, что вы зрите прямо в корень! — голос Воронцова дрогнул от волнения. — Но теперь-то у нас есть ваш пенициллин! Мы можем подавить инфекцию! Мы можем поставить эти операции на поток, сделать их рутиной, а не героической попыткой! Я уже провел две таких операции. Но я взял самые легкие случаи. Пока все стабильно.

— Так…

Воронцов глянул ему прямо в глаза.

— Иван Павлович, я не могу один. Мне нужна ваша помощь, ваш авторитет, ваш… ваш взгляд. Вместе мы можем создать здесь, в этом госпитале, первый в России специализированный центр травматологии и ортопедии. Спасти не десятки, а сотни и тысячи конечностей! Я уверен, вы разбираетесь в этом очень хорошо.

«Разбираюсь», — подумал Иван Павлович и, отложив пластину, прошелся по кабинету. Мысли неслись вихрем. Он смотрел на эти примитивные, с точки зрения его времени, импланты, и видел за ними сломанные жизни. Профессор был прав. С пенициллином они получали в руки недостающий пазл. Они могли совершить прорыв не только в фармакологии, но и в хирургии.