Мертвые мальчишки Гровроуза - Gadezz

Дверь открываем без проблем: ключ тут не менялся годами. Один мальчишка из прошлого поколения стащил у директора магазина связку, и мы ей до сих пор пользуемся. За столько лет у нас собрался целый арсенал от всех дверей и замков в городе. Пока Грейнджер стоит на стреме – вернее, ковыряет в носу, – я открываю панель безопасности и замечаю, что товара на полках стало больше.

– Кажется, довезли твой любимый мармелад.

– Кислый? – оживляется он, вытягивая шею.

Я направляю на кассы свет выкрученного на минимум ручного фонарика и приглядываюсь к стеллажам, а затем прикрываю луч рукой. На всякий случай. Хоть лавандерам на свет и плевать, чувствительным к миру мертвых людям – нет. И с улицы мы для них как на ладони: «Смотрите, грабители!» Правда, сам я таких никогда не встречал.

– Ага, разноцветный, – подсвечиваю я знакомую упаковку.

Грейнджер улыбается, явно предвкушая, как будет увлеченно раскладывать мармелад по цветам. Раньше ему категорически нельзя было сладкое из-за диабета, но в нежизни есть свои плюсы. Я хватаю пару пачек и закидываю в рюкзак. На подкуп сойдет. Кислые конфеты завозят нечасто, поэтому иногда они становятся своего рода валютой. За одну упаковку Грейнджер вне графика и посуду помоет, и постирает. А мне запах порошка в кошмарах снится!

Я набираю на панели комбинацию «1997». Сигналка пиликает, и мы с Грейнджером радостно переглядываемся.

Сработало!

Мистер Робинсон – установщик сигнализаций и отъявленный любитель старья, как и я, поэтому он подрабатывает в магазине видеопроката и иногда, когда его выгоняет жена, остается там на ночь.

Раньше видеопрокатом владел сын четы Квинси. После гибели родителей в пожаре парень совсем расклеился и сразу после похорон решил выставить бизнес на продажу, чтобы на вырученные деньги свалить подальше от города.

Выяснилось, что из-за игр в казино у него скопилось немало долгов, а семейное дело ничего не стоит. Мистер Робинсон, узнав о возможном банкротстве, предложил погасить задолженность и выкупить все за бесценок. Он тогда влез в приличный кредит, зато спас бизнес, ведь, в отличие от предыдущего владельца, оказался более сговорчив и пошел на сделку с «Эдемом».

А позапрошлым летом я напросился в прокат консультантом, поэтому свистнуть в нежизни блокнот мистера Робинсона труда не составило. Благо предметы, забранные нами, возвращаются на прежнее место – у нас остаются копии. Поэтому если пропажа и обнаружилась, то вскоре о ней позабыли.

Мне нравится гадать, какой же фильм зашифрован в ту или иную комбинацию цифр, поскольку в них всегда скрывается год. Конечно, иногда они меняются. Тогда мы их попросту вычеркиваем и пытаемся проникнуть в здание другим способом. Например, выламываем замок с помощью суперсилы Базза или пропихиваем Уиджи, точно Санту, в вентиляцию. Ладно-ладно, о последнем я лишь грежу. С тех пор как Уиджи рассказал, что в детстве грабанул с отцом дом через трубу камина, я не унимаюсь, как Грейнджер, требуя эксперимента.

«1997, 1997…» – верчу я в голове комбинацию.

Вряд ли «Титаник». И для «Достучаться до небес» мистер Робинсон больно жизнерадостный мужчина. Фантастику он не ценит, чем меня неприятно поразил. Запрятал ее в дальний угол, где нет ни указателей, ни уважения к жанру. Меня это так расстроило, когда я оказался в прокате впервые, что я не заглядывал туда месяц. Но как только диски закончились, пришлось свое занудство перебороть и вернуться.

Вспоминаю на прилавке заляпанную кофе кружку с мистером Бином и делаю ставку, что 1997 – это «Лжец, лжец» с Джимом Керри, а если нет, то правды и не узнать. Интереснее всего сам процесс, а не результат… Результат всегда один – кладбище. Хоть ты в лотерею выиграй, хоть джекпот сруби.

Подхожу к Грейнджеру и заглядываю ему за спину:

– Дверь закрыл?

– Закрыл.

– Ловушку положил?

– Положил.

– Уверен?

Он вздыхает.

– Уверен. Так и передай своему ОКР.

Ничего не могу поделать с этим треклятым неврозом. Прилип ко мне, точно жвачка к подошве, и всячески о себе напоминает. А ловушка – это петух с пищалкой. Пес мой, Чоко, сошел бы с ума от одного только вида этой игрушки. Мы крепим ее на изоленту прямо на пол, и если кто из людей зайдет, то сразу узнаем. Лавандеры двери открывать не умеют, а активированные фантомы их попросту выламывают.

– Расходимся, – вытягиваю я ладонь.

Грейнджер натужно тянется, затем застывает с протянутой рукой, явно довольный сделанным над собой усилием, и говорит:

– Расходимся.

Никогда он не идет на прямой контакт первым, поэтому мне ничего не остается, как отбить его ладонь самому и слиться с тенями коридора.

Грейнджер

Полгода назад мы с мальчишками запоем посмотрели несколько сезонов «Агента времени». Даже мне понравилось, хотя чаще всего я предпочитаю в одиночестве отдаться «Геншину» в надежде выбить легендарного персонажа. И с того момента у нас вошло в привычку вот так расходиться, как Чэн Сяоши и Лу Гуан. Хотя в это сомнительное взаимодействие я упорно не хотел вписываться и предпочитал делать все по-своему.

Касания – вещь неприятная. Да и незачем тараканов Кензи подкармливать ритуалами, но что есть, то есть. В плохие дни этот жест подбадривает даже меня, и мотонейроны сразу оживают. Чего не сделаешь ради друга…

Дру-га.

Хорошее слово. Оно мне нравится, если вспоминать о Кензи.

Хотя о черничных йогуртах думать не менее приятно.

Я отвлекаюсь на знакомый гул, доносящийся из дальней части супермаркета, и иду на свет от холодильных камер со стеклянными распашными дверцами. В голову тут же лезут непрошеные характеристики: динамическое охлаждение, светодиодная подсветка, независимый термометр, максимальный уровень шума, габариты, энергопотребление. Значения всплывают, словно навязчивый белый шум, и становятся тише, когда я ощущаю приятное снижение температуры.

В отделе с молочными продуктами всегда прохладно и светло, поэтому мне сразу становится спокойнее. Не то чтобы я боялся темноты, но иногда – подсказывает опыт – в ней и правда прячутся монстры.

Наши монстры.

Я прыгаю по подсвеченным плиткам на полу, точно по островкам безопасности, стараясь не попадать на линии швов. Стоит мне увидеть за запотевшим стеклом свои любимые йогурты, как забываю об игре и тороплюсь так, будто они могут растаять на глазах.

Открываю холодильник. Лицо обдает морозным воздухом. Следом по спирали раскручивается раздражение. Опять все отсортировано не по цветам. И, теряя связь с реальностью, я берусь их переставлять, попутно проверяя сроки годности.

В дальней части у отдела с хлопьями насвистывает мелодию Кензи. Что-то из «Металлики», я не ценитель. Обычно меня его пение сильно нервирует, но здесь, в окружении неизвестности, придает смелости.

Я не один.

Мелодия отдаляется. Уходит на задний план, настолько я увлекаюсь цветами и вкусами: персиковый, клубничный с ванильными шариками, мой любимый черничный…

Но вернемся к поджидающим нас в темноте монстрам.

Мертвые мальчишки подобны частицам. А фантомы – анти. И если мы сталкиваемся, то случается взаимное уничтожение и превращение в нечто совсем иное – то есть происходит аннигиляция. Нет. Выражаясь языком Базза, случается полный мертвяк. Поэтому от фантомов лучше держаться на расстоянии.

К тому же у любой сложной динамической системы есть два пути: кануть в хаосе или перейти на новую ступень упорядоченности. Человеческая травма – это точка бифуркации, из которой мертвые мальчишки и выбираются. А события квантового мира и всей Вселенной, согласно принципу неопределенности, представляют из себя набор из разных возможностей, поэтому предсказать их и нельзя.

Внезапно недалеко от меня что-то падает – и я дергаюсь, будто сама смерть дохнула мне в затылок. Из тени прямо к моим ногам выкатывается металлическая банка.

Тушенка.

Мясо я не ем, поэтому на меня тут же накатывает тошнота и во рту появляется неприятный привкус оливок. Однажды, когда мне было семь, мама вычитала о вреде животного белка – и вся наша семья стала вегетарианцами. Ровно на год. Родителям быстро надоело, а я продолжил соблюдать диету по привычке, поскольку избавляться от затертой до дыр рутины и пробовать новое мне всегда было сложно.

Луч от моего фонаря проходит вслед за траекторией банки.

Ничего.

И никого.

– Кензи? – мой голос звучит уверенно, чему я очень рад. – Это ты?

– А? Что говоришь? – слышу я на приличном от себя расстоянии.

Я закрываю дверцу и осознаю свой промах.

Запотевшее стекло.

Кто-то здесь был, и совсем недавно…

– Код красный, – кричу я Кензи, подхватив рюкзак и сумку с набранными припасами.

Шаркая по полу, из темноты появляется фиолетовая от лица до одежды фигура ребенка. Он трет глаза под очками и озирается по сторонам – напуганный,