Мертвые мальчишки Гровроуза - Gadezz

– Грейнджер?

– Время, – приближается его голос, – слышу.

Я надеваю значительно потяжелевший рюкзак и поднимаю с пола несколько нагруженных канистр с водой. Супермаркет и бензоколонка – самые нелюбимые точки любого мальчишки. Зато Базз на все согласный. Он единственный не ворчит, если приходится делать по два захода, но сегодня обойдемся одним. Ночь предстоит неспокойная, и кто знает, чем она может обернуться…

Погрузив на велик себя и припасы, я замираю, будто испуганный зверек в траве. Темное, затянутое тучами небо в той стороне – где, предположительно, должны находиться Уиджи с Кеплером – разрезает красное свечение сигнального огня, и оно означает лишь одно: «Фантомы активированы».

Глава 5. Короче, план такой

Грейнджер

Когда мы вынужденно делаем крюк и возвращаемся объездным путем к роще, нас встречают встревоженные Базз и Ромео. Велики они побросали у дороги и всматриваются в черту города, словно надеются разглядеть там Уиджи и Кеплера. Мы всю дорогу с Кензи делали то же самое, хотя головой я понимал, что они сильно отстали или могли и вовсе застрять в доме Кеплера.

Проходит час, но граница тумана по-прежнему не выказывает признаков жизни. Базз несколько раз порывается отправиться на выручку. Ромео тянет его за рукав, и Базз оседает тряпичной куклой. Кензи дрожит, точно листья дуба на ветру, и отстраненно глядит в пустоту. Мне бы хотелось его приободрить и похлопать по плечу, но со своей сутью я ничего поделать не могу, поэтому изредка бросаю ему бесполезную фразу, которую он почему-то так сильно любит: «Все будет хорошо. Все будет хорошо».

И слова эти превращаются в мантру.

Базз сидит рядом с мальчишками на накрытых брезентом стройматериалах. В лучшие времена они должны были стать частью нового витка в истории Гровроуза – торговым центром с начищенными до блеска витринами и настолько яркими вывесками, что мы бы могли их разглядеть через всю рощу.

С Баззом мое знакомство при жизни не задалось сразу. Он учился на класс старше и талантливо игнорировал существование таких парней, как я. Умников. В его исполнении это всегда звучало уничижительно, но я привык.

Как-то раз дверь кабинета, где проходил наш кружок по астрофизике, распахнулась, и на пороге появился недовольный своей участью квотербек. Базза наказали за драку на поле, велев выбрать любой факультатив в качестве исправительной меры, потому что отстранение ключевого игрока перед матчем выглядело бы сомнительно.

Подавляющую часть времени он пинал воздух бутсами или спал на задней парте, сотрясая стены храпом, но не возмущался, когда из-за этого в него летели ластики и карандаши. Между корпускулярно-волновым дуализмом и квазарами Базз всхрапывал на несколько децибел выше, а при хоть сколько-нибудь знакомых словах вроде «черная дыра» разлеплял глаза и пялился в окно, чтобы послушать нас хоть немного. Так мне хотелось думать.

По первости я решил, будто интеллектуально Базз не слишком далек от улитки. Чего ожидать от качка-спортсмена? Грубости и бесчувственности. Умозаключение оказалось ошибочным. Не каждый способен понять особенности другого – проявить эмпатию. Базз – единственный мальчишка после Кензи, кто, узнав о моих особенностях, не посмотрел на меня с жалостью. Напротив – начитался в интернете информации и стал задавать выбивающиеся из его образа вопросы. Проявил самое настоящее любопытство ученого.

Мне было приятно, и подопытным кроликом я себя не ощущал. Скорее важным. Той частью системы, без которой не запустится ни один компьютер, – блоком питания. А весной, когда мы выбирались с телескопами в поле, Базз нес самые тяжелые сумки просто потому, что мог. Без нытья или уговоров. Однажды на вылазке в нежизни он вырвал у меня канистру с бензином и сказал: «В футболе не зря распределяют роли, умник. Каждый должен знать свои сильные стороны. Ты думаешь. Я подхватываю».

Так у нас и закрепилось.

Чем ближе мы становились, тем очевиднее казалось то, что с виду грозный и безбашенный мальчишка по-своему сообразителен. Удивительно, как, не посетив и половины занятий по физике, он тем не менее интуитивно понимал ее механизмы быстрее многих, стоило лишь объяснить ему основные принципы.

Шипение на нашей частоте связи возвращает меня к реальности.

Из рации доносится голос Уиджи:

– Прием. Меня слышно?

– Прием, придурок, – нажимает Ромео на кнопку, и все оживляются. – Паршивая ночка?

– Не то слово, – появляется и пропадает Уиджи. – Вы целы?

Ромео обводит нас взглядом:

– Порядок. А у вас там что?

В ответ тишина.

Кензи ерзает на брезенте, а Базз потирает запястье. Нервозность передается от одного к другому, как в электрической цепи, и вскоре мне тоже становится не по себе.

– Кеплер… – Связь вновь прерывается, затем возвращается через несколько секунд со странными звуками: – Мы заперты наверху… в дверь ломятся… активированные фантомы.

Ромео прижимает губы к рации:

– Сколько с округи набежало?

– Два в доме… Еще несколько… снаружи. Возможно, больше.

– Есть шанс выбраться?

Уиджи замолкает, и мы переглядываемся.

– Нет. Окно… заколочено, а… в истерике.

– Приняли, – вскакивает Ромео, а мы за ним следом.

Базз перехватывает рацию:

– Будем через пятнадцать минут. Постарайтесь не откинуться, а то ты мне, придурок, задолжал извинения батончиками.

Из рации сквозь помехи раздается смех и скрежет, будто что-то куда-то двигают.

– План помните?

– Помним, – кивает Базз, точно Уиджи с нами. – Конец связи.

Ромео отводит взгляд от тумана и поправляет прическу:

– Все мы понимали, что такое может произойти.

– Будем придерживаться плана и снизим риски до минимума, – закатываю я рукава клетчатой рубашки.

– Риск сдохнуть, – вставляет Кензи. – Но я готов.

– Один за всех, и все тут придурки, – хмыкает Ромео и протягивает нам ладонь. – Раз, два?

Базз разминает шею и делает несколько выпадов, размахивая кулаками, будто на воображаемом ринге. Затем мальчишки складывают руки башней, и я помещаю свою поверх их, едва касаясь.

– Раз! Два! Три! – выкрикивают они хором. – Сдохнем!

Базз

Короче, план такой: мы с Кензи попробуем подобраться к дому, а честь отвлечь на себя фантомов досталась Ромео и Грейнджеру. Эти двое проворные, справятся. Наш умник тут каждый угол знает, а если где-то щель есть, Грейнджер – точно свет – отыщет и пробьется. Смышленый он мальчишка, и это я даже не про знания из энциклопедии. Процентов десять на «Стене Посланий» – это его заслуга. И уж поверьте, в масштабах стольких лет цифра выглядит внушительной. Сам-то я не уверен, привнес ли туда хоть что-то полезное.

В старшей школе я ни с кем из мертвых мальчишек, кроме Грейнджера, почти не пересекался. Сталкивался иногда в коридоре, но – как вам сказать? – не замечал. Не потому, что они были в моих глазах незначительные или скучные. Напротив. Мне самому казалось: я не из их лиги. О чем со мной разговаривать – с недалеким громилой? Поэтому я и не пытался завести с ними дружбу.

Мои оценки всегда оставляли желать лучшего, по большей части из-за постоянных внеплановых «каникул» в больнице. Если я не сдавал очередной анализ или не шел на обследование, то старался вырвать время для себя. Считай, прогуливал, прикрываясь лечением. Знаю, звучит так себе. Но вы поймите, я подросток. В больнице – иглы да таблетки, а в классе в меня летит мел, поскольку шумлю и мешаюсь. Посмотрел бы, как они усидели на жопе в ожидании результатов, от которых зависит их жизнь. Вот я и пытался отвлечься. По-дурацки, согласен.

В школе о болезни долго никто не знал. Решение родителей. Проблемы семьи должны оставаться внутри, поэтому неудивительно, что меня до последнего считали – как сказал бы умник – радиоактивным элементом.

Учителя не мучили и спрашивали минимум, лишь бы помочь мне окончить школу. А были и другие. Те, кто в лицо говорили: «Ты мой предмет не закроешь, пока все не сдашь. Понял?» За глаза и похуже выдавали. Пророчили детскую колонию за вспыльчивость. А эмоции порой и впрямь брали надо мной верх и… всякое случалось.

Когда мое состояние скрывать стало невозможно, те вредные учителя сразу засуетились. Только извинений я от них не дождался. «Взрослыми» называли себя. Брехня! Неужели сложно было проявить понимание? Ведь каждый справляется с болезнью по-своему. И поступками многими я не горжусь, но наказание за сделанное и так отбываю.

Все эти неприятности по жизни взрастили во мне неуверенность в себе. Оттого я настолько безбашенный. Убежден, если в этой жизни не тормозить, никто твои шрамы разглядеть