Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

Андрей Прокофьевич пошёл к своей единственной любви. Её он любил единственно, но и предал свою единственную любовь. А посему заслуживал Ольги. Его точно так же, как и законную супругу, интересовали карьера, связи, общество. И деньги были Ольгины. Что он мог дать Ларе, сестричке милосердия? Что мог дать, будучи простым офицером, не всегда дотягивающим до следующего жалованья? А она бы уже и работать не смогла, как всякая приличная замужняя женщина.

Что теперь говорить! Его единственная любовь была совершенно права, исключив его из своей жизни. Но в праве видеть её она ему не могла отказать. В конце концов, он был полицмейстером, а она – хозяйкой публичного дома.

– Андрей, что с тобой?!

Лара отшатнулась. Девочки доложили, кто просит аудиенции, и Лариса Алексеевна была настроена резво. Хотела быть с ним не просто холодна, по обыкновению, а ещё и резка, презрительна и бог знает что ещё. Но, увидав его, была поражена, и весь её боевой пыл испарился.

– Анастасия вчера родила.

– Господи боже! – Лариса опустилась в кресло.

Да, они много лет не были любовниками, да, он не знал, что у неё сын – от него. Но иногда с ними приключались дружеские перемирия. Лариса Алексеевна знала, что Анастасия не замужем.

Андрей Прокофьевич прошёл прямиком к графину с водкой, налил полную севастопольскую стопку, молча опрокинул. Тут же налил вторую, выпил. Всё с каменным бледным лицом.

– Настя совсем ещё дитя! – проговорила Лариса Алексеевна, просто чтобы не молчать.

Она подошла к столу, аккурат когда Андрей Прокофьевич влил в себя третью стопку, и отобрала у него графин.

– Дитя! – угрюмым язвительным эхом отозвался полицмейстер. – Да вот не дитя, как выяснилось. Набедокурила по европам, отмолчалась у Ольги под костлявым боком и…

Он попытался взять графин из рук Ларисы Алексеевны. Она не отдавала.

– Сама-то жива-здорова?

– Жива. Скоро будет здорова.

– А ребёночек? Ребёночек как? – искренне захлопотала Лариса Алексеевна.

Андрей Прокофьевич отмахнулся, ничего не ответив. Достал из внутреннего кармана пиджака фотографическую карточку, положил на стол. Поглядел на молодого человека с первозданной ненавистью. Увидав снимок, Лариса Алексеевна аккуратно поставила графин на стол. Если бы Андрей Прокофьевич мог бы хоть что-то сейчас замечать, он бы подивился тому, как скоро может человек стать мертвенно-серым из только что живого.

– Вот папаша! – постучал он ногтем по лицу молодого человека. – Найду… А я найду! Я – высококлассная ищейка! Найду и убью. И не сразу так убью, о нет! Пусть он помучается, как мучилась родами моя Анастасия. Пусть страдает, как страдает она после. Я его кастрирую! Оставлю истекать кровью без помощи. Убью его мать. Убью его отца.

Он взял графин и выпил прямо из него, не приметив, как Лариса Алексеевна отошла и вернулась с фотографической карточкой и дамским револьвером. Был бы полицмейстер по форме, второе бы не понадобилось. Но он был в штатском, так что пришлось прихватить пусть и дамское, но вполне рабочее орудие устрашения и убийства. Ларису Алексеевну несколько пошатывало, хотя к водке она не прикасалась. Положив рядом с первой карточкой её копию, она замерла с револьвером в руке.

Андрей Прокофьевич уставился на снимки, и, будь он пьян, он бы протрезвел. Но водка была ему сейчас как девице стакан воды. Он со всею ясностью осознал, почему молодой человек на фотографической карточке показался ему смутно знакомым. Это был он сам. Просто двадцать лет назад. И вместо офицерского мундира гренадерского корпуса русской армии на нём была форма студента Женевского университета.

В следующий миг Андрей Прокофьевич вдруг почувствовал что-то увесистое и холодное в своей руке – это Лариса Алексеевна вложила в неё револьвер и, потянув, приставила дуло к своему лбу.

– Убивай, Андрюша! Только пусть рука не дрогнет после и себя.

Глава XIII

Ночной калейдоскоп продолжал перекидываться причудливыми картинками на забаву разнообразным духам. Ибо глазом человеческим здесь и сейчас было не охватить всю серию офортов сродни «Капричос»[52]. Представлены они были в разных местах и вниманию публики не предлагались.

64. Buen Viage

Дмитрий Петрович Концевич под покровом темноты встречался с тем самым настоящим русским барином, что при последних свиданиях отдавал предпочтение грязным трактирам. Но сегодня у этого необыкновенного человека, вызывающего у Концевича восхищение попутно с ненавистью, было особое настроение. Гремучее и одновременно вязкое, как трясина, и бездонное. Они встретились на набережной.

Настоящий русский барин был из тех, легендарных, что с одним ножом на медведя пойдёт, а человека запросто голыми руками убьёт, коли будет на то необходимость или же прихоть. Опершись на парапет, он глядел в чёрную воду, и глаза его сверкали огнём. Во всяком случае Дмитрию Петровичу казалось, что блики на тёмных волнах и есть именно что отражения пламени, полыхающего в глазах его собеседника, а вовсе не наоборот.

– …Сумма передана боевой технической группе, – Дмитрий Петрович завершил доклад.

Молчание длилось никак не менее полной минуты. После чего настоящий русский барин нехорошо улыбнулся.

– Полагаю, себя вы не обделили?

Дмитрий Петрович сдержанно кивнул. Далее последовал знак ему уходить, что он немедленно и сделал безо всякой задней мысли. В иных обстоятельствах подобный жест был бы расценен им как невыносимо невежливый, но не сейчас. Ему всегда было до крайности неуютно в компании этого человека. Как неуютно было бы любому, окажись он на дне морской пучины и вглядываясь в глаза невиданной твари. Причина тому проста: Дмитрий Петрович совершенно не понимал настоящего русского барина.

77. Unos a otros

Лариса Алексеевна лежала без чувств на диванчике в гостиной своей квартирки в публичном доме. Вокруг неё хлопотал Сапожников. Вошла Вера Игнатьевна, вызванная девкой, которая, не застав её дома, отправилась в клинику. Заполошную девку, от которой Вера дорогой ничего не смогла добиться, поскольку та сама ничего толком не знала, княгиня вытолкала. Чего девок гонять всякий раз, если телефон давно придуман?! Чтобы барышни секреты не слушали? Так можно просто сказать: немедленно явись, нужна! Нет же, непременно гонцом. Средневековье какое-то! Или вон как Василий Андреевич, которого угораздило самому заявиться, чтобы полицмейстер на него нарвался. Затаит-то злобу не Василий Андреевич. А вот Андрей Прокофьевич, опасаясь чего «на всякий случай», любому может неприятности устроить. Не по злобе –