Ее бешеные звери - Э. П. Бали

Дикарь вздыхает.

— Знаешь, не пытайся их задирать. Или затевать драку.

Я хлопаю его по плечу.

— Как ты смеешь! Если я захочу что-то затеять, я, черт возьми, затею!

Он смеется и тянет меня за руку. Я слышу, как выключается душ, поэтому быстро ложусь обратно.

— Все, я сплю, — объявляю я.

— Хорошая девочка.

Я невольно улыбаюсь и рада, что он этого не видит. Но это также означает, что когда они заканчивают, мне открывается прекрасный вид на ванную комнату: дверь открывается и наружу вырываются свет и пар. Запах мужского мыла и травки наполняет мой нос.

Массивная фигура Ксандера тащится на другой конец комнаты к своей кровати, освещая путь неоновыми глазницами. И, Боги, два белых светящихся шара, парящих в воздухе, вместе с красным огоньком от косяка под ними, выглядят довольно жутко в ночи. Я теряю дракона из виду, когда он забирается на свою кровать.

Коса немного менее драматичен, но я держу глаза закрытыми, когда его почти бесшумные движения заставляют мое сердце пускаться в пляс. Он открывает окно между своей кроватью и кроватью Дикаря, и только тогда я приоткрываю веки, чтобы посмотреть, что он делает.

Лунный свет струится сквозь раздвинутые занавески, а его высокая фигура хищно застыла у окна. Глаза закрыты, голова слегка приподнята, словно в молитве. Как будто он впитывает лунный свет, падающий на его обнаженное лицо и торс. Луна придает коже Косы серебристо-голубой оттенок, и подчеркивает каждый совершенный мускул его татуированной шеи, груди, рук, пресса и…

Он мог бы быть самим Посейдоном. Или богом войны, поклоняющимся ночи в смиренном молчании. В другое время кто-нибудь написал бы песню о Косе. Он достоин эпической баллады или поэмы.

Я сглатываю, когда он отворачивается от меня, чтобы растянуться ничком на своей кровати, его движения плавные и чувственные.

Во тьме ночи, когда я притворяюсь спящей, меня осеняет одно потрясающее открытие.

Коса спит голым.

Я смотрю. И смотрю. И смотрю.

Лунный луч проникает через окно, подчеркивая великолепный изгиб его обнаженной мускулистой задницы и бедер, позволяя мне увидеть, что и то, и другое покрыто растекающимися чернилами. Каждый сантиметр его кожи был отмечен. И, кажется, это сделано вполне целенаправленно.

Меня пробирает дрожь до самых кончиков пальцев. Клянусь Дикой Богиней, как, черт возьми, мне выжить, проводя каждую ночь в этой спальне?

Глава 70

Коса

Сердцебиение Аурелии похоже на сердцебиение лани в присутствии трех хищников. И четвертого, который вечно наблюдает.

Оно трепещущее и мягкое. Почти легкое, как перышко. Интересно, как бы оно ощущалось под моей щекой. На самом деле я не сплю. Над морем я никогда по-настоящему этого не делаю.

Но сегодня вечером, впервые за десятилетия, я глубоко вздыхаю и слушаю эту трепещущую песню, которая постепенно становится медленнее и ровнее. Я позволяю ей убаюкивать меня, как ласковые океанские волны убаюкивают лодку.

Я точно знаю, в какой момент Аурелия засыпает, и только тогда поворачиваю голову, чтобы посмотреть. На эту женщину, которая предназначена мне и моим братьям. Она окутана тенями комнаты, но ее брачная метка светится для меня, как я ей и приказал. Я слежу за ее дыханием. Я наблюдаю за сиянием ее нежной кожи в ночи. Я смотрю, как она ерзает рядом с Дикарем, который тоже всегда ерзал во сне с тех пор, как был младенцем. Я наблюдаю за тем, как мой брат прижимается к ней, и за тем, как она расслабляется возле него, ее тело смягчается, почти тает в его объятиях, как будто она получила какое-то безмолвное, примитивное сообщение о безопасности.

— С тобой я никогда не буду в безопасности.

Эти слова, произнесенные ее губами, вырванные гневом и страхом, до сих пор сидят в моих костях. Я думал о них каждую ночь с тех пор, как она сказала это много полнолуний назад.

И вот она здесь, в месте, где ее анима говорит ей, что спать безопасно.

— Сделайте это, — приказала она моим братьям. Сломать ей руки в моем зале суда. Чтобы сделать заявление. Она проигнорировала мое милосердие и нарушила мой приказ.

Звук трескающихся костей эхом отдается во мне. Трепет ее сердца в тот момент.

Она может быть опасной. Но я прожил свою жизнь бок о бок с опасностью. Бок о бок со смертью. И я иду рука об руку с безумием, как будто это друг на всю жизнь.

Я вижу красоту в ее опасности. В ней самой.

Словно судьба точно знала тип женщины, которая могла бы посмотреть мне в мои безумные глаза и поставить меня на колени.

Я смотрю на нее до глубокой ночи.

Глава 71

Аурелия

Когда я просыпаюсь утром, Косы и Ксандера уже нет. И я благодарна за это.

И так начинается неделя кошмаров.

В которых я каждый день сижу в телефоне, смотрю на старые фотографии Фрэнка Ульмана и пытаюсь найти выход из планов моего отца.

В которых я каждую ночь смотрю, как спит Коса. В которых Дикарь обнимает меня.

В которых, несмотря на все мои тревоги, я сплю лучше, чем когда-либо до этого.

Я не могу заставить себя ходить на занятия, а Дикарь говорит, что я не обязана. Ракель просит меня вернуться и посещать уроки, как обычно, но я придумываю какую-то жалкую отговорку о том, что плохо себя чувствую. Стейси присылает мне сообщения с мемами и смайликами, также требуя, чтобы я хотя бы поужинала с ними, но я и ей отказываю. У меня есть вся еда, которую я хочу, а Дикарь приносит мне все, что я попрошу, включая волшебный хлеб, который он готовит сам. Я ела его несколько раз, потому что он сказал мне, что это была идея Минни, когда я была в пещере. У него хлеб тоже неплохо получается, и волк даже срезает корочки аккуратными ломтиками, чтобы у меня «не болели десны».

Терезе запрещено входить в общежитие анимусов, только учителям-мужчинам можно, так что она не может прийти сюда и приставать ко мне. Я ничего не слышу от Лайла и подозреваю, что он избегает меня. Я могу добавить его в список людей, которые мне жизненно необходимы и которые не хотят быть рядом со мной.

В двух словах, это солнце и розы. Ну, не розы, потому что иногда я даже не принимаю душ. У меня нет на это сил.

Мой отец должен приехать сюда через неделю, и он ожидает, что я преподнесу