Хризолит и Бирюза - Мария Озера

— Я понимаю, что у тебя есть свои страхи, но не позволяй им затмить то, что мы можем построить вместе.

В его словах звучала решимость, которую невозможно было игнорировать.

Я отвела взгляд, не в силах выдержать его проникновенного взгляда. Мысль о Ниваре продолжала терзать меня; наша история была слишком насыщенной, слишком яркой и слишком безвыходной, чтобы просто забыть её.

А Иден? Его непредсказуемость, эта странная смесь силы и тьмы, тревожила меня, и в этом накале чувств я терялась, словно в тумане.

Лоренц, будто прочитав мои мысли, чуть склонил голову на бок и тихо произнёс:

— Позволь себе чувствовать.

Я знала, что он прав, но страх перед неизведанным держал меня в цепях.

Только сегодня ночью я окончательно поняла: чувства невозможно контролировать, их нельзя выключить по собственной прихоти. Я не могла перестать любить Нивара. Его улыбка всегда освещала весь мир вокруг, но стоило ему исчезнуть, и всё погружалось в тень.

Я мечтала однажды рискнуть и открыть своё сердце, но каждый раз страх утраты вёл меня по привычной тропе одиночества. Как же легко, думала я, было бы просто сдаться, перестать надеяться, забыть о любви — как забывают о сне по утру.

Я опустила взгляд на руку, где безымянный палец окольцовывал подарок Нивара. Бирюзовый камень мерцал холодным светом, словно хранил в себе наше прошлое. Мне хотелось ощутить тепло его рук, скрытое в этом кольце, но оно упрямо оставалось лишь металлом и камнем.

Лоренц заметил моё движение. Его глаза задержались на камне, а голос стал мягким, почти осторожным:

— Какой интересный камень. — Он аккуратно взял мою ладонь в свою, будто боялся спугнуть. — Редкий для наших мест.

— Что это за камень? — спросила я, стараясь звучать спокойно, но голос всё равно дрогнул.

— Апатит, — он поднял глаза на меня. — На древнем языке это значит «не то, чем кажется».

Его слова резанули, как тонкая струна. В этот миг мне хотелось, чтобы весь мир исчез

Глава LXV

Вернувшись от Лоренца, так и не дав ответ на его вопрос, я закрылась в покоях и просила гвардейцев никого не пускать ко мне.

Вокруг меня раздавались шорохи и треск дров, которые отдавали своим теплом стены покоев. Я села на кресло и обхватила колени руками. Я не могла избавиться от мыслей о Лоренце и его вопросе, который заставлял сердце колотиться быстрее. Его голос всё ещё звучал в ушах, как эхо, не давая покоя. Я подняла взгляд на снегиря, который с любопытством наблюдал за мной своими глазками-бусинками — такой беззащитный и маленький, он будто был символом надежды.

Снегирь, словно уловив мои переживания, сдержанно сделал шаг вперед и начал клевать крошки. В его простых движениях я видела отражение своего смятения — стремление к ясности сквозь туман неопределенности. Я попыталась собрать мысли, но они снова ускользнули, как пушистые снежинки, растворяясь в воздухе.

Внезапно я твердо осознала, что мне нужно принять решение. Я встала с кресла и подошла к окну, чтобы посмотреть на заснеженный двор. Холодный воздух окутал меня, и я, возможно, в последний раз задала себе вопрос: стоит ли продолжать прятаться или, наконец, открыть сердце? Снегирь подлетел ко мне и сел на подоконник, как будто подсказывая мне, что свободный выбор — это тоже путь.

— Ты достаточно окреп, малыш? — я нагнулась к птице и почесала ему перышки под клювиком. — Стоит ли тебя отпустить?

Я осторожно поднесла руку к птице, чтобы поднять ее к небу. Каждое мое движение было наполнено тревогой и надеждой. Наконец, я приоткрыла окно. Прохладный ветер заполнил пространство, и снегирь, будто вздохнув, легко взмыл в небо. Его яркие перья исчезли среди серых облаков, и в сердце поселилась нежная грусть.

Я осознала, что иногда отпускать — значит позволить своим желаниям расправить крылья.

Мысль о Ниваре кольнула меня остро. Он должен знать. Вместе мы что-нибудь придумаем.

Но тревога не отпускала: я слишком ясно видела, как легко он может разнести в клочья принца Вирдумлара, если узнает правду. Особенно сейчас, пока они ещё здесь, на нашей земле. Пускай уедут. Потом… потом мы решим.

Или не решим вовсе.

Я посмотрела на шкаф с одеждой — новой и старой, такой привычной и в то же время чужой.

В голове навязчивым колоколом звенело: надо бежать.

Я глубоко вдохнула, словно пытаясь вытолкнуть из груди эту мысль, но комната стала тесной, а стены — давящими и близкими, будто стремились сомкнуться надо мной. Я шагнула к окну, но за стеклом бушевала вьюга: мир исчез под белым полотном, и я видела в нём отражение собственного хаоса, густого и беспощадного. Хотелось распахнуть створки, вдохнуть ледяной воздух, очистить сознание, вымыть из него страхи.

Но бежать — значит остаться пленницей навсегда. Я знала: пока я убегаю, страх только крепнет. Решение лежало не в снегах за окном, а здесь, в этих стенах, где мне предстояло взглянуть своим демонам в лицо.

С чего я вообще решила, что Идену нужен этот ребёнок?

— Хотя бы с того, — прошептала я самой себе, шагая по спальне, — что он сам сказал: не отпустит меня. Прекрасно зная, что я ношу его ребёнка.

Комната, полная вещей, что когда-то приносили радость, превратилась в темницу. Зеркала и ткани, книги и шкатулки — всё смотрело на меня осуждающе. Я вновь подошла к окну, и свет зимнего дня, пробившийся сквозь занавеси, лишь подчеркнул мою изоляцию.

Тишина звенела, будто натянутая струна. Я слышала, как сердце бьётся в такт моим тревогам, и понимала: бездействие — цепь, что с каждым днём тяжелее. План нужен, и нужен немедленно.

Сегодня — последний день пребывания Герцвердов в империи. Завтра на рассвете они покинут Мараис. Время застыло, как дыхание перед прыжком. Сегодня должно решиться многое.

И только Род ведает, какое решение будет принято до заката.

Не желая даже пытаться предугадать поступки других людей, я резко подошла к шкафу. Дверцы с глухим стуком распахнулись, и я начала сбрасывать одежду на пол, выискивая среди этого хаоса то, что может пригодиться в долгом пути. Куда? Не знаю. Но главное — сделать так, чтобы никто, даже Лоренц, не догадался о моём местоположении. Спрятаться на виду — лучший способ исчезнуть. Вирдумлар? Подумаю потом.

Сейчас импульс захватывал меня целиком: углубиться в неизведанное — значит оставить позади всё, даже тени прошлого. Мне надоело быть фигурой, за каждым шагом которой следят.