Жажда безумия - Р. К. Пирс

Я хочу ответить, но не могу сказать и слова.

— Мы собираемся сделать привал в пещере недалеко отсюда, — тихо говорит она. — Ты не против?

Мне все равно, что мы делаем и куда идем, все равно. Я пойду с ними, потому что мне некуда больше идти и не с кем. Если они хотят остановиться в пещере, канаве или на дереве, мне все равно. Будет полезно отдохнуть, закрыв глаза на какое-то время.

Может быть, я встречу Данна в своих снах и смогу сказать ему, как мне невероятно жаль за все случившееся.

Каждая мысль, почти каждое воспоминание, которое у меня есть, связано с ним. Без Данна я не чувствую себя целым. Я чувствую себя наполовину собой, как будто потерял важную часть тела, и научиться жить без нее будет самым трудным испытанием в моей жизни.

— Блядь, — шиплю я сквозь зубы, отводя взгляд, когда глаза начинают щипать. Я выплакал все, что мог, или все, что — как я думал — мог, но слезы все равно не перестают течь. Хотел бы я, чтобы Чес и Алиса не видели меня таким, слабым и разбитым. Уязвимым, как никогда раньше. Но несмотря на это, Алиса просто смотрит на меня добрыми глазами и берет меня за руку.

— Если тебе что-нибудь понадобится, я рядом.

Это добрый, но бессмысленный жест. Она не может дать мне то, в чем я больше всего нуждаюсь, а я сейчас не хочу ничего другого. Я хочу умереть, но я обязан ради Данна остаться в живых.

Пещера, о которой говорила Алиса, высечена в скале, она пустая и темная. Не знаю, откуда Чес узнал о ней, но он ныряет внутрь, чтобы убедиться, что там чисто, а затем дает нам знак следовать за ним. Снаружи проникает достаточно света, чтобы мы могли разглядеть свои руки перед лицом, но не больше. Это идеальное место, чтобы остановиться и отдохнуть, полностью скрывшись от внешнего мира.

Я бросаю наши рюкзаки на землю в глубине пещеры и опускаюсь на колени, полностью лишенный сил. Не дожидаясь вопросов или предложений, я ложусь, используя рюкзак Данна в качестве подушки, закрываю глаза и погружаюсь в сон.

Когда я просыпаюсь, на улице еще светло. Чес спит, сидя у задней стены, склонив вбок голову, а Алиса сидит у входа в пещеру. Моим глазам нужно немного времени, чтобы привыкнуть к свету, и когда я моргаю, чтобы прояснить зрение, вижу, что она пишет что-то в дневнике Шляпника.

Странно.

Мне хочется пошевелиться, подойти к ней и спросить, что она пишет, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, давящих на мою голову, но у меня нет сил двигаться. Я не знаю, найду ли я когда-нибудь в себе силы что-либо делать, и я снова закрываю глаза.

Когда я просыпаюсь во второй раз, Чеса уже нет. Алиса лежит рядом со мной, ее голова рядом с моей, она отвернулась от меня, и вид этой картины почти заставляет улыбнуться. Почти. Это дружеский жест, но не назойливый и не навязчивый. Она по-своему внимательна, хотя и не любит близости с людьми.

Вместо того, чтобы протянуть руку и разбудить ее, как мне хочется, я сажусь, голова болезненно пульсирует, и тихо встаю. Я иду к концу пещеры, чтобы заглянуть наружу, и вижу Чешира, сидящего у входа и строгающего кусок дерева кинжалом Алисы.

Мне немного больно видеть его с ее оружием, зная, какая связь между ними. Если бы Данн не предложил нам патрулировать вместе, вчера ночью были бы только я и Алиса, и все могло бы сложиться по-другому, но теперь я не вправе обижаться на это. Данн и я должны были провести ту ночь, смеясь и дурачась под звездами.

Она навсегда останется одним из моих последних воспоминаний о нем.

— Ты проснулся, — говорит Чес, не поднимая на меня глаз.

— Еле-еле, — хриплю я, горло болит. Я сажусь на противоположной стороне и смотрю, как он работает. — Что ты делаешь?

— Убиваю время, — он не отрывает взгляда от куска дерева, а я не настаиваю. Наверное, это что-то для Элис. — Как ты себя чувствуешь?

— Как труп, — у меня нет лучшего способа объяснить, насколько ужасно я себя чувствую, поэтому и не пытаюсь.

— Мне жаль, Дион… — начинает он, но я перебиваю его.

— Не надо, — не то чтобы я не ценил его соболезнования, я их ценю, просто сейчас не хочу их слышать. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Он на мгновение задумывается, сосредоточившись на том, чтобы вырезать кончиком кинжала то, над чем работает. Я думаю, что мы просто будем сидеть в тишине, но он наконец отвечает.

— Помнишь, как однажды Красная Королева приказала всем в Стране чудес ходить на четвереньках в течение дня? — спрашивает он. — А если мы не выполняли этот приказ, нас подвешивали за пальцы ног во дворе и пороли на глазах у всех?

Воспоминание смутное, но настолько неожиданное, что я слегка смеюсь. Королева была известна тем, что придумывала идиотские правила, которые, по ее мнению, должны были соблюдать все. Возможно, она хорошо укротила подданных внутри замка, но не могла контролировать большинство из нас за его стенами.

— Да, — говорю я, улыбаясь.

Он ждет еще несколько секунд, поворачивая фигурку то в одну, то в другую сторону, прежде чем вернуться к работе.

— Я до сих пор иногда об этом вспоминаю.

— Ты это делал? — спрашиваю я, благодарный за кратковременное отвлечение. Мы с Данном ни за что бы не подчинились, как обычно, когда дело касалось ее приказов.

— Черт, нет конечно, — Чес смеется, качая головой. — Я сказал ей, что она может отлизать мне задницу, а потом насрал в ее розовые кусты.

Я смеюсь, представляя Чеса в его кошачьей форме, насравшего на драгоценные цветы Красной Королевы. Это самое нелепое, что он мог сказать, и как раз то, что нужно, чтобы отвлечь меня хоть на мгновение.

— А как насчет того раза, когда она приказала всем говорить задом наперед? — спрашиваю я, вспоминая еще одно глупое правило королевы. Было очень смешно слушать, как все пытались правильно произносить слова, боясь последствий, если ошибутся.

— Да. Я послал ее и в тот раз.

Смеяться гораздо приятнее, чем плакать, и, хотя это всего лишь капля радости в реке боли, я благодарен за это.

— Вот, — говорит Чес, протягивая фигурку, над которой он