Все потерянные дочери - Паула Гальего

Клянусь всеми созданиями…

Он проводит рукой по моей ноге, оглаживая каждый сантиметр, пока не добирается до колена, а затем сгибает его, тянет вверх и кладет себе на плечо.

Ноги у меня немного подкашиваются.

Он хватает меня за юбку довольно грубо, задирает ее, а когда понимает, что еще не стянул с меня трусики, ругается, но не останавливается. Хватает кружево и разрывает его рывком, прежде чем проделать то же самое с другой стороны.

— Прости. — Он улыбается как законченный бесстыдник и швыряет лоскутки в сторону, не глядя.

Он приближается к моему бедру и оставляет очень нежный поцелуй на внутренней стороне, который ощущается как обещание разврата. Его борода царапает кожу, заставляя меня извиваться. Кириан впивается пальцами в мое бедро сильнее, удерживая меня на месте. Прежде чем я успеваю опомниться от ласки, он зарывается лицом между моих ног и проводит языком так же, как делал это раньше на моей шее.

— Кириан… — срывается его имя, и мне приходится вцепиться в мрамор позади себя, чтобы не упасть.

Несмотря на то, что все его движения говорят о потере рассудка, это действие совершенно обдуманно: он знает, чего добивается этим касанием, потому что поднимает лицо и упивается моим выражением, прежде чем издать хриплый, низкий смешок и поглотить меня целиком.

Он целует меня так же, как целовал в губы: жадно, голодно, совершенно безрассудно. Я на грани того, чтобы потерять контроль, и Кириан стонет, прижавшись к моему телу; этот гортанный звук ласкает каждый нерв. Его язык исследует и завоевывает, а когда я пытаюсь пошевелиться, он сжимает мои бедра еще крепче.

— Не двигайся, — шепчет он мне в кожу, и этот властный тон толкает меня еще ближе к бездне.

Холод мрамора под моими ладонями не способен остудить того, что происходит внутри. У меня горят щеки и грудь. Горит тело там, где впились его руки, а его рот продолжает лишать меня рассудка быстрыми и интенсивными ласками.

Разряд прошивает меня насквозь. Он раскалывает мир надвое, и меня вместе с ним, и я кусаю губы так сильно, чтобы не закричать, что причиняю себе боль. У Кириана вырывается рык. Он умеет читать ритм моего тела и подстраиваться под него. Я опускаюсь на его плечи, побежденная, пока его поцелуи становятся медленнее, а движения языка — мягче и заботливее.

Когда он опускает мою ногу и отпускает меня, я едва держусь на ногах. Откидываюсь назад, пытаясь восстановить дыхание, и смотрю, как Кириан встает с торжествующей улыбкой. Он проводит большим пальцем по уголку рта, словно наслаждаясь послевкусием того, что только что сделал. В его взгляде — абсолютное удовольствие.

— Теперь можем идти в твои покои.

Я все еще чувствую легкую боль от укуса на шее, когда вхожу в спальню и смотрю в зеркало. Метка от этого поцелуя алеет на коже. Кириан наблюдает за мной с другой стороны зеркала, пока я поворачиваюсь и опираюсь на туалетный столик. Я собираюсь сделать шаг к нему, но он едва заметно качает головой.

— Раздевайся, — просит он бархатным голосом. — Ты слишком раскомандовался.

Он дарит мне полуулыбку, которая скользит по центру моего тела. — Тебе это не нравится?

Этот высокомерный наглец прекрасно знает, что нравится, поэтому я не доставляю ему удовольствия ответом… и повинуюсь. Я развязываю ленту, стягивающую платье спереди, осторожно спускаю бретельки и позволяю ткани упасть к моим ногам.

Кириан уже ослабляет ремешки жилета, когда я делаю шаг вперед, переступая через платье, и целую его. Он не перестает раздеваться. Быстрыми движениями он избавляется от жилета и рубашки, пока я помогаю ему с ремнем, чувствуя, как сильно он хочет затащить меня в эту постель.

Он прикасается ко мне, только когда оказывается полностью обнаженным: хватает за талию, снова воспламеняя кожу, и пытается увлечь к кровати, но я не даю. Не отрывая от него взгляда, я медленно опускаюсь на колени, зная, какой эффект это на него произведет, и замечаю, как он перестает дышать, когда я обхватываю его рукой и беру в рот.

Его пальцы запутываются в моих волосах, и я чувствую напряжение мышц его бедер, пока он пытается сдержаться и позволить мне самой выбирать глубину движений. Я выпускаю его изо рта и игриво кусаю.

— Черт…

Я провожу языком медленно, от основания до головки, и Кириан издает звук, заставляющий меня тут же повторить это движение. Я едва успеваю начать, когда он отстраняется, наклоняется, чтобы взять меня за руку, и рявкает: — В постель. Живо.

Он мягко толкает меня, нависая сверху, и я провожу пальцами по его груди и черным линиям татуировки. Я наслаждаюсь ощущением его кожи и тем, что способна с ним делать, пока он устраивается между моих ног, упираясь предплечьем в матрас рядом с моим лицом; дыхание его сбито, и тут он спрашивает:

— Ты не против, если я буду командовать еще немного? У меня мурашки бегут по коже. — Нет.

Кириан улыбается, и дрожь пробегает по мне сверху донизу, когда он приподнимается, берет меня за руки, слегка тянет на себя и… переворачивает. Он прижимает меня грудью к простыням и хватает за бедра, приподнимая их к себе. Его пальцы мягко гладят мою спину, пока он не сжимает мои плечи и не спрашивает: — Тебе удобно?

Ох, черт, он сегодня точно сведет меня с ума… — Да, — отвечаю я, и понимаю, что это звучит почти как мольба.

Он тоже это понимает, потому что смеется, и прежде чем я успеваю что-то добавить, хватает меня за руки, заводит их мне за спину, полностью обездвиживая меня на кровати, и одной рукой перехватывает оба запястья. Ногой он раздвигает мне колени, а затем удерживает их так, чтобы я никак не могла пошевелиться, прежде чем снова спросить хриплым голосом: — Хорошо?

На этот раз я едва могу пробормотать что-то похожее на «да», и Кириан входит в меня сзади. Это сокрушительно. Я в его власти, и мне совершенно все равно. Давление его сильных пальцев на моих запястьях восхитительно, пока он двигается почти с отчаянием, теряя контроль так же, как и я. Он скользит свободной рукой между моих ног, не переставая двигаться внутри меня, и мне кажется, я сейчас сойду с ума. Я глушу крик в матрасе и слышу, как он произносит мое имя как молитву, прежде чем сделать толчки глубже и интенсивнее, заставляя все мое тело напрячься.

Это приговор, медленный и мучительный, пока я теряю рассудок и