Послушный до дрожи - Анна Кота

— Вот он понимает, как держаться, — протянул он, кивнув на Эла. — А ты… ещё слишком зелёный.

Нейт выдержал его взгляд. Челюсть сжалась, но он не опустил глаза.

— Ты ему не хозяин, чтобы заставлять себе прислуживать.

Воздух будто стал вязким. Он услышал свой голос прежде, чем понял, что сказал это вслух.

Марлен поднял бровь, медленно, будто не сразу поверил, что это сказали ему.

В комнате стало тихо до звона.

— Здесь всё принадлежит госпоже, — твердо закончил Нейт.

— У меня есть право распоряжаться, — невозмутимо ответил Марлен.

— Распоряжаться не значит унижать, — не сдавался Нейт.

— Какая трогательная наивность, — хмыкнул Марлен. — Думаешь, смазливого личика и “да, госпожа” с придыханием достаточно, чтобы все вокруг таяли от умиления?

Он усмехнулся — медленно, холодно.

— Если ты ещё не понял: мир устроен иначе.

— Он не гладит, а щёлкает по носу, пока не научишься знать своё место.

Нейт сжал челюсти. Всё в нём призывало ответить “заткнись”, но он только крепче выровнял спину.

Марлен откинулся в кресле, взгляд насмешливый, почти ленивый:

— Я-то думал: приоткрытый рот, кокетливый взгляд из-под ресниц — это роль. А ты на самом деле такой чувствительный. Даже забавно.

Нейт ощутил, как вспыхнули щёки. Теперь ему стало ясно: вся эта сцена была не про Эла. Задеть хотели именно его.

Марлен бросил последний взгляд на Нейта — как на игрушку, которая потешила, — поднялся и вышел.

Эл так и не поднял взгляда.

Нейт смотрел на него, и внутри всё кипело:

— Зачем ты это терпишь? Он такой же служебный, как мы.

Эл поднялся с колен так же спокойно, как и опускался, смахнул с ладоней воображаемую пыль и поправил складку на одежде.

— Достаточно того, что он может сделать хуже, — взгляд — спокойный, прозрачный, как вода в бокале. — Значит, проще уступить.

В каждом движении — невозмутимость, будто ничего не случилось.

— Уступить — это одно. А это… — Нейт споткнулся. — Это было неправильно.

Эл чуть приподнял брови, будто удивился этому слову. Уголок губ дрогнул — не улыбка, а что-то вроде усталого смирения.

— Неправильно? — он повторил тихо, почти как эхо. — Тут нет “правильно”. Есть только то, что выдерживаешь.

Он говорил просто, без обиды, даже без усталости — так говорят о чём-то, что уже давно принято.

— Зря ты среагировал, дальше будет только хуже, — произнёс Эл ровно, как факт.

— Хуже? — Нейт почувствовал, как кулаки сжимаются. — Ты позволил ему обращаться с собой, как с вещью.

Эл посмотрел спокойно:

— Если вещь не спорит, её не ломают.

Нейта от этого спокойствия словно пронзило холодом.

Эл поставил бокал на поднос и направился к двери. Его движения оставались собранными — будто всё уже стерлось с поверхности.

Нейт почувствовал, как протест рвётся наружу, но слов не нашлось. Он стоял посреди комнаты раскрытый до дрожи, весь на эмоциях.

Эл остановился у двери.

— Не вмешивайся, — сказал он. Интонация была сдержанной, но в последней ноте скользнуло что-то резкое — не раздражение даже, а почти человеческий сбой, едва ощутимый, как сухой треск под полированной поверхностью.

— Мне привычно, — добавил он тише, уже возвращаясь в форму. — А тебе… не стоит.

В тоне слышалось не равнодушие, а что-то вроде предостережения.

Он поправил поднос, выровнял плечи — будто стер след излома — и вышел.

Нейт остался один.

Эл говорил, что красота — это то, что выдерживает взгляд. Но, кажется, он имел в виду не взгляд — а удар.

Злость не отпускала. На Марлена — за унижение. На Эла — за молчание. На себя — за то, что не смог сдержаться.

Грудь всё ещё сдавливало. Щёки горели. Нейт сжал кулаки и понял одно: долго он так не протянет. Если Марлен продолжит в том же духе — Нейт рано или поздно сорвётся.

Глава 10. Позволено спорить

Айвена сидела за столом у панорамного окна. Спина прямая, колени чуть разведены — поза не столько женственная, сколько властная. Свет скользил по тонкому хрусталю бокала в её руке, падал на шею, заставляя рубины колье вспыхивать алым.

В кабинете стояла та самая тишина, где любое слово звучит громче, чем надо.

Марлен вошёл без поклона. Приблизился плавно, без спешки — но с той хищной уверенностью, что всегда отличала его движения.

Наклонился, коснулся губами её запястья. Медленно. Задержался слишком долго — так, что это уже не выглядело как обычное подчинение.

Его взгляд скользнул по её ногам, по пальцам на подлокотнике кресла, по линии плеч. Улыбка была слишком самоуверенной.

— Опоздал, — сказала Айвена тихо. Голос мягкий, но в нём звенела сталь.

— Проверял, как дела внизу.

Он не опустил взгляд.

Айвена чуть наклонила голову. Её губы дрогнули — не улыбка, но что-то опасно близкое к ней.

— Снова ведёшь себя так, будто весь дом принадлежит тебе?

Он подался ближе, опёрся ладонью на подлокотник рядом с её рукой. Дышал почти в упор, и этот жест был слишком откровенным для роли подчинённого.

Она не отстранилась. Позволила ему нарушить дистанцию — чтобы посмотреть, как далеко он осмелится зайти.

— Разве не я приношу тебе половину его дохода?

Айвена медленно подняла глаза. Их взгляды встретились. Тишина тянулась, пока воздух в комнате не стал гуще.

— И поэтому решил, что можешь гонять моих мальчиков, как своих?

Айвена позволила паузе задержаться. Потом спокойно:

— Уверенность и самодовольство — разные вещи.

Марлен навис над ней, наклонившись так близко, что его тень легла на ее плечи. Тепло его тела заполнило воздух между ними.

— Тогда тебе со мной повезло. Я умею быть и тем, и другим.

Айвена улыбнулась чуть хищно, как кошка, почувствовавшая чужую самоуверенность.

— Мне донесли, наконец-то нашёлся тот, кто напомнил тебе, что ты не хозяин.

Марлен усмехнулся.

— Напомнил? Скорее попытался.

Марлен прищурился, усмешка стала жёстче.

— Пока не прогнулся, — бросил он. — Скоро я поставлю его на место.

— Этот дышит иначе, — её голос стал тише, но в этой тишине звенел металл. — Ломать