Брат моего парня (СИ) - Вашингтон Виктория Washincton

Я не двигалась. Он — тоже.

Телефон звонил снова. Звонок отражался от стеклянных стен, заполняя пространство.

И я поняла: если я не уйду сейчас — я не уйду уже никогда.

Коул говорил тише, чем звук телефона, но эти слова прошли по коже холоднее, чем воздух снаружи бассейна:

— Не бери.

Я почувствовала, как внутри что-то хрустнуло. Тонкое. Невидимое. Но неизбежное.

— Это может быть Кай, — прошептала я, не узнавая собственный голос.

— Я знаю, — сказал он ещё тише. — И всё равно говорю: не бери.

Его ладонь на моей талии чуть сжалась — всего на долю секунды.

Телефон неумолимо звонил. Снова. Громче. Навязчивее. Как будто мир за пределами воды понял, что происходит здесь, и хотел сорвать, разрушить, остановить.

— Мне нужно… — начала я, но голос дрогнул, будто я пыталась проговорить слово, которое не помещается в горле.

Коул смотрел так, будто сам был на грани — между тем, чтобы удержать меня силой, и тем, чтобы позволить уйти, пока мы ещё не пересекли точку невозврата.

Я закрыла глаза — на миг. Настолько короткий, что по идее никто бы не заметил. Но он заметил.

Конечно заметил.

— Мне нужно… — выдохнула я снова, — пойти.

Он медленно убрал руку с моей талии — как будто каждый сантиметр отдавал теплом, которое не исчезало даже в воде.

Я развернулась, почувствовав, что колени стали слишком мягкими. Каждый шаг к бортику бассейна давался тяжело — как будто вода удерживала меня, не желая отпускать.

Телефон звонил всё ещё. Секунда за секундой. Я вышла из воды, чувствуя, как холодный воздух ударил по разогретой коже, будто пощечина.

Я подняла трубку — пальцы дрожали так, что я еле удержала телефон. Звонил Кай.

— Алло… — сказала я едва слышно.

Но в груди звучало другое: если бы не звонок — я бы не ушла. Если бы не голос в телефоне — я бы вернулась обратно в воду. К нему.

И знала бы уже наверняка, что пути назад не осталось.

Кай пришел вечером — позже, чем обещал. Дверь в комнату открылась мягко, но я всё равно вздрогнула. Он не сразу вошёл, будто колебался, стоял снаружи, собираясь с мыслями. Я сидела на подоконнике, завернувшись в плед, и слышала, как скрипит паркет под его ногами.

— Можно? — спросил он глухо.

Я не ответила, но не отвернулась. И этого оказалось достаточно — он вошёл.

Кай выглядел старше. Сутки прошли, а он будто прожил год. Под глазами — синеватые тени. Волосы взъерошены, губы сухие. Он закрыл за собой дверь и опёрся на неё спиной, как будто боялся, что ноги подкосятся.

— Рэн…

Я продолжала молчать.

— Я должен был рассказать тебе всё с самого начала, — начал он. — Но я испугался. Я не знал, как ты отреагируешь. И не хотел потерять тебя.

Я медленно поднялась и подошла ближе, но остановилась на расстоянии.

— Про что ты, Кай?

Он провёл рукой по лицу, потом по затылку — нервное, напряжённое движение.

— Про Томсенов. Про нашу "помолвку". Про всё это… недоразумение, как ты его назвала бы.

Я нахмурилась.

— Я слушаю.

Он сделал шаг вперёд, потом ещё один. Всё так же медленно.

— Наша семья и Томсены… Ты не знаешь, как всё натянуто между ними. История долгая, грязная, но суть в том, что когда-то они были союзниками. Потом произошёл разлом — юридический, финансовый, личный. Много боли, много обид. И всё это до сих пор гноится под видом вежливых улыбок и красивых приёмов.

Я кивнула, не перебивая. Он продолжал:

— Они решили, что лучший способ всё это замять — брак. Между мной и Лиз. Сын и дочь — символ новой эпохи. Сказка для инвесторов и журналистов. И ад для меня.

Он замолчал, будто прислушиваясь к реакции. Я чувствовала, как кровь стучит в висках. Я понимала, что все нечисто. Но не могла предположить, что настолько. Это как сильно родители Кая и Коула меня ни во что не ставят?

— Ты знал об этом давно?

Он качнул головой.

— Недавно. Отец пригласил меня в кабинет за два дня до поездки. Сказал, что всё уже практически согласовано. Что Лиз будет идеальной женой. Что я обязан. Знаешь, как он умеет говорить. Гладко, как нож по льду.

Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь.

— И ты… что?

Он вскинул глаза, полные отчаянья.

— Я выбрал тебя. Сразу. Без колебаний. Я встал и ушёл. Сказал, что женюсь только на тебе, и точка. Но отец не отступал. Он начал давить, как умеет. Угрожал заморозить бизнес, убрать меня из наследников, стереть из семьи. Тогда я… Я испугался, что он что-то сделает. Что он может сделать тебе больно. Или нам.

Он подошёл ближе и взял меня за руки. Лёгкое, осторожное касание, как будто боялся спугнуть.

— Я сделал это предложение, чтобы поставить точку. Чтобы не оставить отцу шанса продавить своё. Я хотел защитить нас. Только не подумал, что делаю тебе больнее, чем он когда-либо смог бы.

Я смотрела на него и чувствовала, как внутри всё крошится. То, что держало, что оправдывало — теперь трещало по швам.

— А тот водитель… — спросила я тихо. — Он как связан? Вы как то слишком остро отреагировали.

Кай сжал губы.

— Он вёз документы. Очень важные. Контракты, договорённости, которые должны были узаконить соглашение между нашими семьями. Его авария — это не просто совпадение. В машине были бумаги, которые могли бы связать всех. И они пропали. Полиция думает, что это было… не случайно. Что кто-то хотел их перехватить.

— Думаешь… это правда?

Он не ответил сразу.

— Возможно. Или кто-то из наших. Или третий игрок. Но суть не в этом. Суть в том, что я оказался в эпицентре. И потянул тебя туда, не спросив.

Я отступила на шаг. Боль от слов была слишком резкой.

— Кай, ты бы мог мне сказать. Не делать из меня пешку.

Он закрыл глаза, будто удар был физическим.

— Я не хотел. Правда. Я думал, если успею — всё решится. Мы объявим о помолвке, и отец отступит. А потом… потом я бы сам разобрался.

— Разобрался? — прошептала я. — Пока меня обсуждают за спиной? Пока я теряю лицо и уважение?

Он подошёл ближе, взгляд дрожал от напряжения.

— Я не справился. Я пытался быть сильным, Рэн. Ради тебя. Ради нас. Но сейчас… я на грани.

Он взял меня за плечи, сжал бережно.

— Я люблю тебя. Чёрт побери, как же я тебя люблю. Я просто просчитался. Поверил, что смогу контролировать всё. Но если бы ты тогда, у стола… если бы ты сказала «нет» — я бы всё равно выбрал тебя.

Я смотрела на него, и внутри снова возникала та боль, которую я так старалась заглушить.

— Всё это… не было честно. Ни передо мной. Ни перед тобой.

Он кивнул, сжав зубы.

— Я знаю. И поэтому прошу. Только одного. Не уходи сейчас. Дай мне шанс всё исправить. Я поговорю с отцом. Я поставлю всё на место. Скажу, что ты не обязана быть частью их игры.

Я вздохнула. Глубоко. Через боль.

— А если он не послушает?

— Тогда я уйду сам. Без денег. Без имени.

Он смотрел так искренне, что сердце сжалось.

— У тебя есть ещё шанс доказать и исправить все, Кай. Только один.

— Я не подведу, — прошептал он.

30

Я заметила свет в беседке, когда возвращалась с прогулки — мягкое, тёплое свечение в гуще деревьев. Неяркое, но достаточно, чтобы разглядеть фигуру внутри. Он сидел в тени, как будто не хотел быть замеченным. Но я узнала бы его из любой тьмы.

Коул.

Я замерла. Было поздно. Холод пробирался под свитер, щекотал шею. В голове была каша из мыслей и разговоров, и всё во мне просило тишины. Но ноги, как обычно рядом с ним, не послушались.

Я поднялась по деревянным ступеням. Он сидел, облокотившись на перила, в одной руке держал кружку с чем-то горячим — запах корицы и гвоздики в воздухе. Другой рукой он постукивал пальцами по деревяшке. Мелко, нервно. Но когда я подошла ближе, он перестал.

— Будешь? — спросил он, не поворачиваясь, кивая на термос. — Осталось немного.

Я кивнула. Он налил в кружку, протянул. Наши пальцы соприкоснулись, и от этого прикосновения внутри что-то сжалось. У него были тёплые руки, как всегда. Говорят у альф так всегда. И у Кая тоже. Но я почему-то впервые настолько отчетливо уделила внимание этой детали.