Три года взаймы (СИ) - Акулова Мария

Узнать, что у Андрея есть младшая сестра, было шоком. Я понимаю, что они не сильно близки — между ними разница в пятнадцать лет. Плюс детство Дарии прошло в Греции в те годы, когда сам Андрей покорял столицу.

Но чем больше я узнаю про его семью, чем лучше с ними знакомлюсь, тем более странно себя чувствую. С одной стороны, как будто глубже среди них. С другой… Ну я же им чужая. Мне неловко.

Талия Леонидовна иногда говорит, что мы с Давидом помогаем ей отвлечься от тоски, потому что ее дети слишком рано вылетают из гнезда. Она оба раза была не готова.

По тому, как они ведут себя с Андреем, я тоже делаю некоторые выводы. Он сдержанный со всеми. И со мной. И с мамой. И с отчимом. Со мной, может быть, даже меньше.

Единственное его исключение — сын.

Я не знаю, когда именно Андрей его принял, но определенно ещё до родов. А после у них случилась такая важная для всех для нас любовь.

Андрей — прекрасный отец. Он держит каждое из данных слов. Защищает. Заботится. Учится.

Мы все сейчас живем в нашем большом доме. Точнее, уже моем.

Андрей сказал, что оформлять документы начал давно, но из-за специфики его деятельности это заняло больше времени. Через несколько недель после рождения нашего с ним сына Андрей вручил мне дарственную.

Мне двадцать два. И у меня теперь есть свой дом в элитном поселке в пригороде столицы. У нашего с Андреем сына — депозит, на который каждый месяц до совершеннолетия будет перечисляться часть дивидендов с деятельности компании, которую Андрей передал в управление на время депутатства.

Я не знаю, это последствие моих слов перед родами или его личные решения, но ни от чего не отказываюсь.

Это я сказала, что мы не знаем, что будет дальше. Он просто услышал.

Последние две недели Андрей провел на Побережье.

Снова лето. Депутату Темирову снова приходится ехать к нашему морю по партийным делам. Только на сей раз там не жду его я.

Мне волнительно, чтобы не сказать страшно. Уезжая, он выглядел уверенным. Возможно, более сконцентрированным, чем стоило бы для моего спокойствия, но и волноваться за него совсем уж в открытую я не могу.

Этого не предполагает наш договор.

На мне — наш сын. На нем — окружающий мир. Мы разделили обязательства.

Андрей злился на меня за то, что обманула и не сказала, что роды начались. Уже позже спрашивал, почему. Я ответить толком не смогла. Но продолжаю думать, что поступила правильно. Не хочу потом слишком много и красочно помнить о нас с ним. Я и так перегнула.

Да и мне только казалось, что там я была одна. На самом деле если кому-то и было страшно и одиноко, то это нашему зузунаки. Но он теперь с нами.

Мы с Андреем созваниваемся и переписываемся. Я бросаю ему фото и видео сына. Он реагирует по-разному. Когда сразу. Когда с задержкой. Когда с вопросами, когда просто сердцем или улыбкой.

А вот про дела на Побережье рассказывает неохотно. Я почти ничего не знаю.

Вчера почти весь день был не в сети. Трубку не брал. Я извелась вся.

Сердце всё ещё ноет из-за дяди и вообще нашей семьи, но забота о сыне оставляет слишком мало времени на мысли обо всем остальном.

Сегодня Давидка спит хорошо. Долго. А вот я вскакиваю ни свет, ни заря и не могу угомониться.

Принимаю быстрый душ, расчесываю влажные волосы (сушить их — роскошь), спускаюсь вниз с радионяней и даже кофе в тишине пью.

Через двадцать минут в кухню спускается Талия Леонидовна. Ей наши бессонные ночи тоже даются непросто, но она ни разу не упрекнула и не пожаловалась.

Зевает незаметно, отмахиваясь от моего предложения заварить ей кофе.

— Я сама сделаю, зайчик. Только тебя я ещё не гоняла.

— Мне не сложно, — женщина задерживается взглядом на моем лице. Ее губы медленно расцветают улыбкой.

— Глаза блестят. — От замечания становится неловко. Я опускаю взгляд в свою чашку и закусываю уголок губ. — Андрея ждешь?

Внутри всё ухает. Потому что да. Но в то же время потому что всё сложнее, чем ей кажется.

Киваю и не хочу развивать. Да, я его жду. Только вы не знаете, что между нами договор. Я влюбилась, а он…

По радионяне слышу кряхтение сына. Поднимаюсь на второй этаж, даже благодаря Давида, что оборвал наше с его бабушкой общение.

Проведя все привычные утренние процедуры, гуляю с ним по спальне, покачиваясь, когда слышу гул ворот.

Реакция тела моментальная: пульс частит, под коленками слабость.

Андрей приехал.

Мы с Давидом осторожно спускаемся на первый этаж и идем к двери.

Я толкаю ее и успеваю выйти на террасу. Андрея встречаю тут.

Пробегаюсь придирчивым взглядом по мужу. Он цел. Невредим. Я понимаю, что накручивать себя глупо, но допускала всё на свете.

А ещё он обещал, что в июле будет попроще, но на исходе июня как-то не верится.

Мы смотрим друг другу в глаза и я не могу оторвать свои. Облизываю пересохшие губы.

Слышу, как за спиной из дома выходит Талия Леонидовна.

Немного наклонившись, Андрей прижимается к моим губам. Я отдаю ему сына.

Взгляд карих глаз перетекает на Давида.

Внутри меня — и счастье, и отчаянье.

Я не ревную Андрея к сыну, но мне сложно тормозить себя в желании видеть в нас больше.

Очень сложно.

Очень-очень.

Андрей смотрит на него с неповторимым восторгом, придерживая головку, прижимает малыша к себе со знанием дела, хотя мы всему вдвоем учились.

Носом вжимается в висок малыша и вдыхает.

Тебе тоже вкусно?

Дава хныкает, Андрей покачивает.

— Маме тебя вернуть? Совсем не нравлюсь?

Это просто шутка, но я не могу сдержаться:

— Ты нравишься, — снова привлекая внимание к себе. Андрей замирает взглядом на моих глазах. Спускается вниз. Губы горят. Я их сжимаю.

Между нами сейчас нет ничего. Только вот такие короткие поцелуи в губы.

Нам некогда. Да и я не уверена, что хочу… Продолжать.

Муж смаргивает. Улыбается.

— Ему или тебе?

Я снова невпопад розовею. От необходимости отвечать меня спасает Талия Леонидовна.

Она цокает языком и подходит к сыну с внуком. Сжимает лицо Андрея и изучает пристально. В открытую. Не то, что я. Потом, встав на носочки, целует в щеку.

— С приездом, Андрюш.

— Спасибо, мама.

— Не бритый и еще удивляется, что сыну не нравится.

За все полтора месяца я от свекрови не получила ни одного замечания, а Андрей… Гору. Но он не злится. Улыбается.

Без споров отдает сына маме, разжимает воинственный маленький кулачок и целует ладошку.

Шутя над мамой, трет ручкой свой подбородок. Дава и правда кривится и хныкает. Талия делает большие глаза, а я улыбаюсь.

— Вре хазули! (Прим автора: «вот дурачина!» на греческом) — Талия Леонидовна качает головой и «забирает» у Андрея уже ручку.

Развернувшись, уходит обратно в дом, ожидаемо, но совсем неожиданно оставляя нас наедине.

Я… Не готова.

Андрей снова смотрит на меня. Дальше — делает шаг. Я дрожу.

— Ты завтракать будешь?

Мотает головой.

— Мне в город надо. Вечером вернусь.

Киваю. Мне его жалко. Ночь в дороге и снова в нее же. Но, с другой стороны, эгоистично радуюсь.

Я так ждала… А он приехал и мне с порога сложно с ним. Хочется сократить дистанцию, которую я изо всех сил держу.

Мы — родители. Прекрасные родители прекрасного ребенка. Между нами — партнерство. Поддержка. Искренность. У нас есть, чем заняться, кроме как выяснять, что мы друг к другу чувствуем.

— В душ схожу и поеду.

Снова киваю. В горле сухо и отвечать словами сложно.

С опаской слежу за мужской рукой. Он тянется ко мне и трогает кончиками пальцев горло. Скользит вверх до подбородка. Сердечный ритм снова ускоряется.

Спустившись, сжимает уже мою кисть и тянет к своей щеке. Прижимает и трется. Мучает меня. С порога мучает.

— Правда колючий?

— Да. Немного.

— Черт.

Мне нравится.

— Даже кофе не выпьешь?

— Кофе выпью, если сделаешь.