Три года взаймы (СИ) - Акулова Мария

Шумно выдохнув, Андрей делает шаг назад.

— Нормально.

Отступив, присаживается на мраморную столешницу и тянет меня за руку ближе.

Напряжение стремительно спадает. Он попытался… Я не дала. Так уже было. И так ещё будет, пока мы не выясним всё однозначно.

Андрей берет меня за руки и гладит ладони. Это тоже очень-очень приятно. И это о нашей близости. Партнерстве. О том, что между нами на всю жизнь.

— Побережье на месте. Войны продолжаются.

— Всё плохо?

Он ненадолго отпускает мою руку и покачивает ладонью в воздухе. Насколько я ему верю? Не очень. Но альтернатив у меня нет.

Потом снова берет и гладит.

— Ты был в Меланфии?

Кивает.

Мое сердце ухает в пятки и начинает биться быстрее. Я теперь мама. Я родила на свет нового Шамли, пусть фамилия у нашего с Андреем сына другая, кровь в нем поровну от нас. Из меня никогда до конца Меланфия не выйдет, где бы я ни жила.

— И в Кали Нихта тоже был. — Я немею так же, как онемела с Талией Леонидовной. Глазами прошу: продолжай…

— Твой брат там сейчас за главного.

Это я знаю. Старший сын дяди Димитрия вернулся на родину.

— Мне кажется, он вменяемый и трезвый. — Между строк сквозит «в отличие от твоего покойного дядьки». Я киваю. Так и есть. И не обижаюсь.

— Да. Матвей хороший. У них с дядей Димитрием часто получилась конфликты. Он поэтому и уехал быстро.

Теперь кивает уже Андрей, не демонстрируя мне свое очевидно отрицательное отношение к подходам дяди.

Хочу спросить, видел ли Андрей Петра, но что-то люто тормозит.

Вроде бы у него с дня на день назначена свадьба. Это хорошо. Это значит, на Побережье не только воюют. Не только хоронят. Там и счастье тоже живет. Мы туда с Давидом сможем ещё приехать.

— Они спрашивали… Про меня и Даву?

Я готовлю себя к тому, что Андрей нахмурится и мотнет головой. Если не спрашивали — не станет врать. Но происходит не так. Он сильнее массирует мои ладони, сжимая ощутимее, и кивает.

— Да. Тётка спрашивала. Та, которая главная у вас за кухню.

— София?

— Наверное. Я не запомнил. Просила фото показать. Сына.

Глаза наполняются слезами тут же. Это мелочь. Но господи, как важно!

— Ты показал?

— Да.

— Спасибо.

— Сказала, на отца твоего похож. И на меня.

Андрей коротко улыбается и мы довольно долго стоим в тишине. Я пытаюсь совладать с собой.

— А я на маму похожа… — Шепчу, хотя никто не спрашивал.

— Видимо, у вас, у Шамли, сыновья на отцов. Дочки — на матерей.

Очень хочу ответить, но не могу. До эмоциональной стабильности мне ещё очень далеко.

Андрей встает и, сделав шаг, оказывается близко-близко. Я скольжу взглядом вверх, практически задевая кончиком носа грудь.

— Вообще там за год всё изменилось, Лен. Как будто ты уехала и забрала с собой южное волшебство. — Слышать подобное — совсем неожиданно. Это не сухой пересказ фактов. Это ощущения. Я очень ценю такую открытость.

— Как это?

— Напряжение в воздухе.

— Они в опасности?

Андрей мотает головой.

— Нет. Твой брат подходит мудро. Мы с ним обсудили, что делать. Если он не будет дурить — мы поможем.

«Спасибо» застревает в горле. Это ты для меня или для сына?

— А с дядей…

— Видимо, правда совпадение.

Андрей не говорил бы, не будь он хотя бы на сколько-то уверен. Сначала информация проникает внутрь. Дальше… Я испытываю облегчение. Нет, я продолжаю скорбеть о дяде. Мне жалко, что так. Но я уверена, что он не хотел бы умереть, оставив своих детей наедине с неподъемными ещё и чужими долгами.

Стряхнув головой, возвращаю себя в реальность к мужу.

Смотрю в глаза. Вижу в них усталость. А перед собой — лучшего в мире отца моего сына.

Привстав на носочки, ласкаю действительно гладко выбритые щеки, хотя не соврала: мне нравится и когда он колючий, и когда пахнет гелем после бритья. Любой нравится. Я бы вечность с ним провела.

Крепкие руки сжимаются замком вокруг моей талии. В его теле сейчас уже не чувствуется тот пыл, с которым он меня встретил. Видимо, снова смирился.

А я трогаю губами подбородок, губы, задерживаюсь.

Хочу толкнуться языком, но торможу себя.

Глажу волосы. Трусь кончиком носа о кончик носа.

— Твоя мама сказала, ты сам уложил жучка.

Андрей улыбается. Я таю от его улыбки. У них с Давой они очень похожие.

— Он быстро вырубился.

— Он чувствует, что с тобой можно не волноваться ни о чем. — И я так чувствую.

Ты для всех для нас — гора. Стена. Поддержка.

— А я-то думаю, почему мы дважды памперс меняли. Расслабился пацан наконец-то. Две недели в напряжении.

Смеюсь звонко в ответ на Андрееву полушутку.

Трусь о его кожу кошкой. Даю себе секунду… И секунду… И секунду на позволенные ласки. Дальше — выдыхаю и падаю на пятки. Делаю шаг назад.

Он отпускает.

Расстаться я хочу так же — с улыбкой на наших лицах. С благодарностью за пройденное вместе.

— Время так быстро летит. Моргнем и не заметим.

Развожу руками, отступая. Андрей следит за тем, как пячусь, и не спорит. И не тормозит.

— Спокойной ночи.

Кивает и разворачивается к зеркалу.

Я щелкаю замком и выныриваю из нагретой паром ванной. Закрывая дверь, ловлю в зеркале его свинцовый взгляд.

Андрей опускает его, но я успела. Он такой… Аж дыхание сбилось.

Глава 38

Лена

После нескольких переносов дата отъезда Талии Леонидовны всё же определена: она уезжает на следующей неделе.

Это закономерно. У нее есть своя жизнь, свой муж, свои дела и заботы.

И это катастрофа для нас с Давидкой. Может быть, для Андрея тоже, но разве же он признается?

Когда Талия Леонидовна сказала о своем отъезде, я испытала самую настоящую панику.

По-детски захотелось топать ногами, отрицать и плакать.

Не отпускать… Маму.

Я запоздало осознала, что слишком привыкла быть ее ребенком. Полагаться. Принимать. Не ждать осуждения, тычка или выставленного за добро счета.

Благодарить мне не сложно — и за помощь, и за тепло. А отпустить… Это как кусок оторвать от себя.

Я уверена, родная мама меня поняла бы, но чем дольше я греюсь об эту женщину, тем сильнее к ней привязываюсь и отпускать совсем не хочу.

Ещё Талия Леонидовна — это мой безопасный мостик в отношениях с Андреем.

Наверное, наивно так полагать, но мне всё это время казалось, что пока она рядом — точки кипения мы не достигнем. Не возникнет острых вопросов. Выяснять придется, но, мне казалось, не при ней.

Мы с Давидом ушли на прогулку.

Ребенка катить вдоль дороги к своим любимым заросшим местам с видом на речку я не рискую, но оставить Андрея с мамой наедине и провести часик-полтора в ближайшем парке — почему нет?

Дава сначала рассматривает что-то своими большими-большими темными глазами, которые только недавно начали светлеть от тона к тону, а потом заснул.

Вообще с появлением собственного ребенка я узнаю столько нового и интересного. Всегда считала, что дети рождаются с бесцветными глазами, а у нашего с Андреем сына они были огромные и чернющие. От одного только взгляда мурашило. Он как будто всё на свете знал, наш маленький старичок.

Сейчас он уже совсем другой. Улыбается. Смеется. Плачет искренне. По-детски. Беззащитно. Изучает мир ручками и своим пока что беззубым ртом.

Талия Леонидовна пообещала вернуться через два-три месяца. Если станет совсем туго — мы с Давидом можем прилететь к ней. Это выглядит для меня совершенно нереальным, да и совсем трусихой я быть не хочу. Я настраиваюсь на то, что справлюсь.

Завожу коляску во двор и смотрю на окна дома.

Машина Андрея стоит под навесом. Значит, он никуда не уехал.

Мне до сих пор неловко и мыслями периодически возвращает в тот вечер, когда я так явно слилась от близости. А еще мурашки бегут по плечам от взгляда, который не могу забыть.