Принцесса крови (ЛП) - Хоули Сара

— Ты всё равно был жертвой.

— Это меня не оправдывает. — Он глянул на меня через плечо, в глазах стояли тени прошлого. — В словах Друстана обо мне есть правда, Кенна. Я всегда был чудовищем — и не всегда против воли.

— Ты больше, чем это.

— Да? — Он качнул головой и снова отвернулся. — К чему я веду: долгие десятилетия я убеждал себя, что больше не имею сердца. Я… — Он осёкся, кашлянул. — Я уже убил его. Или пытался. А потом однажды король велел мне пойти в Дом Земли и доставить ему беременную фейри.

Я провела большими пальцами по его запястьям. Не знала, почему всё ещё держу его так. Почти объятие — мои руки охватывают его, грудь почти прижата к его спине.

Ему и правда легче было говорить, не глядя на меня: слова покатились сами.

— Я привёл её Осрику, а потом узнал: отец ребёнка — из Дома Иллюзий, и именно он рассказал королю о беременности в обмен на более мягкое наказание. И тут я понял — сердце во мне всё-таки не умерло.

— Ты спас её? — спросила я, и собственное сердце сжалось.

Он покачал головой.

— Но после этого ты начал искать беременных фейри сам. Предлагал им помощь.

— В обмен на сведения, — горько отозвался он. — И эти мотивы чистыми не назовёшь. Мне нужно было знать, что творится за чужими стенами. И поверь: из-за тех сделок в земле лежит немало тел.

Он так старательно клеймил себя.

— Но ты всё равно рисковал многим, спасая их. Узнай король…

— Потому это и было безрассудством. — Его спина расправилась на вдохе, выдох он выпустил тонкой струёй. — Гектор сперва возражал, но скоро стал ратовать за это ещё горячее меня. В те годы, когда я чувствовал себя слишком сломленным, чтобы продолжать хоть что-то, он убеждал меня не бросать. Даже если это никогда не перевесит зло, которое я натворил.

Он чуть откинулся назад, и наши тела прижались. Я застыла, вцепившись в его предплечья. По Каллену пробежали мелкие дрожи — и вошли в меня.

Мы балансировали на краю. Каждый раз, когда прикасались, испытывали, что окажется тем движением, которое столкнёт нас вниз. Я закрыла глаза, вдыхая уже знакомый запах — холодные полуночи, редкие пряности, ещё более редкие цветы.

— Ты слишком суров к себе, — прошептала я.

Он вырвался так резко, что у меня сорвался вскрик. Развернулся, схватил меня за плечи, держал на расстоянии вытянутых рук. Кожа у него стала ледяной — будто меня схватил высеченный изо льда.

— Нет, Кенна, — прошипел он. Ноздри раздулись, губа скривилась в гримасе презрения. — Не делай из меня трагического, непонятого героя. Я не могу быть достаточно суров к себе.

Грудь моя ходила часто. То презрение было обращено не на меня — внутрь. Каллен ненавидел себя.

— Ты совершал ужасные поступки, — сказала я, голос дрожал. — Но совершал и хорошие. Разве они не имеют веса?

На его лице была такая жуткая боль. По шее и рукам спутывались тени, а радужки закручивались в чистую черноту.

Я раньше думала, что его глаза — как провалы в бездну, где поодаль рыщут неслыханные преступления, а всякая добрая мысль кована в кандалы. Но в нём было большее, и чем дальше я продиралась за маску, тем сильнее хотелось увидеть всё до конца.

— Для меня они имеют, — сказала я, когда он промолчал. Я подняла руки и обхватила его холодные скулы; вдоль запястий закрутились ледяные жилки магии. — Ты меня не убедишь осудить тебя, Каллен. Разве что собираешься судить меня за то, что сделала я?

— Что ты… — Он оборвал себя, пальцы вжались в мои плечи — как будто отчаянно не подпускал ближе. — Каковы твои грехи, Кенна? Ты раздаёшь себя без остатка, невзирая на опасность. Ты освободила нас, тогда как я только множил века страданий. И ты заставляешь меня… — С его губ сорвался сдавленный стон. — Это убивает меня. Всё, что ты есть. Я не вынесу.

Я часто-часто заморгала.

— Ты… ты что сейчас сказал?

Сердце билось так яростно, что темнело в глазах. Я подалась вперёд, упираясь в его удерживающие руки, — хотела понять, почему он смотрит на меня так, словно это мука, от которой он не в силах отказаться.

Он резко отпустил и отступил. Я качнулась, он рванулся, будто чтоб поддержать, — выругался и отдёрнул ладонь.

Мы уставились друг на друга, тяжело дыша.

— Мне нужно уйти, — сказал он.

— Каллен…

Он покачал головой:

— Не сегодня, Кенна. Пожалуйста… не сегодня.

От боли в его голосе сердце сжалось. Хотелось заставить его остаться, вытащить остаток признаний — и про прошлое, и про то, чего он «не выдержит». Но это было бы нечестно. Он — человек закрытый; ради меня он распахнул раны настежь, и теперь хотел уйти, чтобы зализать их в тишине.

— Хорошо, — прошептала я.

Я повела его обратно, прочь от колючих зарослей, к ближайшей тайной двери. Приложила глаз к смотровому отверстию, на всякий случай протянула магию — убедилась, что рядом никого. Открыла — пустой коридор.

Каллен замер, всё ещё глядя на меня тем измученным взглядом. Медленно поднял руку, большим пальцем провёл по моей скуле.

Потом пальцы соскользнули, дверь закрылась за ним, и я осталась одна во тьме.

Глава 30

Я сидела на кровати по-турецки, среди разложенных свитков. По моей просьбе Друстан и Гектор прислали свои соображения о том, как распорядиться землями на поверхности теперь, когда чары Осрика спали, и, пользуясь редкой передышкой, я сводила их предложения в одно полотно.

Покой — понятие относительное. Утром приоритетом было знакомство с новыми членами дома и проговаривание правил жизни сообщества, но ничего снаружи не торопило, так что приглашения на мелкие мероприятия я отклонила. Завтришний день обещал быть шумным — вечер в одной из библиотек, а затем маскарадный бал.

Бал придётся на тринадцатую ночь Аккорда, и я была полна решимости назвать короля к концу недели. Моё метание неприлично затянулось. Я перечитывала письма снова и снова, чувствуя, как тяжелеет груз ответственности.

Друстан предлагал разделить поверхность на равные сегменты между домами, оставив коридоры свободного прохода. Гектор стоял за то, чтобы оставить всю поверхность вне принадлежности. Нам не нужно кромсать весь мир на куски, — вывел он своим размашистым почерком, и к этому я склонялась. Но и у Друстана был резон: заданные рамки и ожидания облегчат традиционалистам-фейри прохождение через смену режима.

Так было по каждому пункту. Оба говорили умно. Оба говорили почти правильно. Если они искренни, королями они вышли бы достойными. И вот главный вопрос: сдержат ли обещания? Если попытаются — кто продавит перемены сквозь сопротивление? Порой верно — значит непопулярно, и из них двоих я знала, кому больше по вкусу популярность.

Ещё — кто станет убедительнее в роли лица, собирающего поддержку? Тут, почти наверняка, Друстан: Гектор мало бывал при дворе и слыл непредсказуемым, замкнутым, временами — жестоким. Хотя в Мистее жестокая слава не так уж и мешает, да и у Друстана стали сдавать позиции: новенькие из моего дома шептали, что он взбесил половину Дома Земли — выманивал их поддержку, а затем предал Селвина.

Оба хотели прекратить варварскую практику подменышей, но Гектор делал это уже много лет на деле — и это сильно тянуло чашу весов. Но на кону — тысячи жизней: поверит ли ему большинство, особенно если до них дошёл слух, будто он хищник?

И были вопросы личные, что зудели не хуже. Если я выберу Гектора — не закончится ли расцветающий роман Лары с Гвенейрой? Если выберу Друстана — захочет ли Каллен и дальше тренировать меня?

Я зажмурилась, чертыхаясь на себя: дело было не только в тренировках — и мне это прекрасно было известно.

В дверь настойчиво застучали.

— Войдите, — отозвалась я, рада отвлечься.

Влетела Триана. — Тебе нужно идти, — отстучали дрожащие пальцы; лицо — взъерошенная паника.

Свитки посыпались на пол: я соскочила с постели.

— Что случилось?

— Аня. У неё помутился рассудок.