На твоей орбите - Эшли Шумахер

– Технически половина ямы – на моем заднем дворе, – отмечает Сэм. – Так что это наполовину моя вина.

– Ты сломал забор.

Сэм не отвечает и садится на землю. Ему все равно, что он испачкает джинсы?

– Я его модифицировал, – наконец говорит он.

– У шести досок нет нижних половин. Родители увидят и накажут нас, и…

Сэм тянет ко мне руку. Даже когда он сидит, он такой высокий, что может обхватить меня пальцами за локоть и потянуть вниз. Но я пока не сажусь.

– Ты слишком много переживаешь, – говорит он. – Взрослые такое не замечают. Ты играть будешь или нет? У меня не так много времени: родители скоро вернутся ужинать.

Спускаясь во двор, я ожидала увидеть улиток. Может, старенькие машинки.

Я не ожидала увидеть…

– Это что, макароны?

Сэма совершенно не смущает мой скептицизм.

– Ага.

– И кошачьи игрушки?

– Это мыши, – говорит Сэм. – Они необязательно для кошек.

Я наконец сдаюсь и сажусь рядом с Сэмом на короткую траву, задевая его колено своим.

– В них кошачья мята, – отмечаю я. – Они точно для кошек.

Сэм игнорирует меня и рисует на земле зигзаги длинной сухой макарониной.

– Получается, ты тоже сова?

Я моргаю, не понимая, о чем он.

– Что?

– Девяностодевятипроцентное совпадение, – говорит Сэм, будто это все объясняет. Когда я продолжаю молча моргать, он поясняет: – Полагаю, это значит, что мы на все, кроме одного вопроса, ответили одинаково. Так ты сова или жаворонок?

Моя очередь рисовать макарониной. До этого я пыталась сбалансировать на ней игрушку.

– Я не помню, что ответила, – произношу я тихо. – Кажется, мы решили об этом не говорить.

– Не нужно помнить, что ты ответила в тесте. Просто ответь сейчас. Никаких заготовленных вариантов, никаких галочек. Просто… расскажи.

Моя макаронина ломается. Я тянусь за другой.

– Наверное, тебе кажется странным, что я не могу просто ответить.

Жду, что Сэм скажет: «Совсем нет» или «Можешь подумать», однако он раздражающе молчит, ждет моего ответа, потому что знает, что я отвечу, как знал, что я последую за ним к яме у забора.

Он, конечно же, прав.

И все равно приятно сказать:

– Я правда не знаю. У меня был период, когда я просыпалась очень рано и ходила бегать, в паре школ состояла в командах по бегу на длинные дистанции, все в таком духе. Кажется, мне нравилось. Не знаю, считается ли это, если твое тело просто бежит на автопилоте до девяти утра, но я так делала каждый день несколько месяцев.

– А что насчет бодрствования по ночам? – спрашивает Сэм. – Это тебе тоже по душе?

Я киваю:

– У меня был период увлечения настольными играми – большинство игроков были взрослыми, они встречались после работы, когда их дети уже спали. И мне нравилось сидеть допоздна. Когда мы выходили из магазина настолок, кофейни или закусочной «У Денни», вокруг было так пустынно и тихо. Так здорово. Но, наверное, когда становилось совсем поздно, я тоже была немного на автопилоте.

Сэм все смотрит на игрушечных мышек. Он пытается выставить их в ряд на одной макаронине, используя две другие как палочки.

– Может, ты голубь, – говорит он. – Без особых предпочтений.

– А может, я слишком плохо знаю себя, чтобы понять, что я за птица, и я умру из-за сломанного циркадного ритма.

Когда Лиам – мой бывший из Сиэтла, о котором я стараюсь не думать, – смеялся, его смех звучал мрачно, даже злобно. Тогда я убеждала себя, что это таинственно и сексуально, что он на самом деле не такой. Не может быть таким. Он ходил в церковь, подарил мне кольцо обещания, говорил, что когда-нибудь женится на мне, что мы разберемся с моей тяжелой жизненной ситуацией, что дождется меня, бла-бла-бла.

Надо было слушать интуицию.

Избежала бы тогда унижения, ведь оказалось, что кольцо обещания было одно из пяти – часть набора, который Лиам купил в «Таргете» и раздал мне и четырем другим девушкам в коробочках из «Амазона».

Поэтому, когда смеется Сэм, я замечаю, как неуверенно, удивленно это звучит, будто он сам не верит, что у него есть повод для смеха, но благодарен, что повод все-таки нашелся.

Ни капли злости. Никакой таинственности.

Может, дело в том, что я сосредоточена на его смехе, но я чувствую, как ослабевает моя бдительность, как решимость мерцает, то пропадая, то появляясь, словно при перебоях с электричеством. Лиам подарил мне дешевое кольцо и назвал его обещанием, однако это обещание ничего не значило. Не продержалось и двух месяцев.

Сэм дал мне слово и сдержал его после стольких лет.

Его смех больше похож на обещание, чем любой подарок, который мог купить Лиам, потому что внутри они фундаментально разные люди.

Не говоря уже о том, что снаружи.

Я краснею от своих мыслей, наблюдая, как руки Сэма – такие непохожие на руки маленького мальчика – перебирают игрушки и сухие макароны. Разумеется, он крупнее, чем Сэмми Джордан из моих воспоминаний, – но еще он просто большой. Наверное, живет в спортзале.

Нельзя сказать, что я не считала Лиама привлекательным. Высокий, худой, умный на вид. Меня больше интересует внутреннее – ха, – чем внешнее, но, если говорить с чисто эстетической точки зрения… у меня в животе теплеет, чего определенно не было, когда мы с Сэмом были детьми. Нет, не стоит заходить так далеко. Не хочу утонуть. Правда не хочу.

Сэм, не замечая, что я его разглядываю, тыкает в меня половинкой макаронины. Видит ли он, как горит мое лицо?

– Ты не умрешь, – заявляет он мне. – Я, самая настоящая сова, всегда тебя найду и верну в твое гнездышко.

Нахожу другую половинку макаронины и тыкаю его в ответ.

– Весь смысл в том, чтобы разобраться в себе самой и быть самодостаточной птицей. Я не должна нуждаться в других.

В ответ Сэм встает и протягивает мне руку, заканчивая нашу короткую игру.

– Всем кто-то нужен, – говорит он. – Даже запутавшимся в циркадном ритме птицам.

Садится солнце, небо над крышами окрашивается в медово-золотые цвета, настолько напоминая мне о детстве, что я сжимаю руку Сэма сильнее, чем хотелось. Сколько раз я видела точно такое же небо, когда мы расходились по домам? Сотню? Дюжину? Один?

Я отпускаю его ладонь первой. Приходится, иначе я не отпустила бы его никогда.

Глава 7

Сэм

Я раздражен из-за того, что Нова с понедельника со мной не разговаривает. Это не совсем справедливо. Я готовился к игре против наших соперников из «Серавилля» и проводил много времени в спортзале, так что у меня не было возможности пошвырять камушки ей в окно.

Можно было пойти вчера, но, когда я собирался домой, увидел сообщение от Эбигейл: «№ 7 на поле, № 1 в моем сердце, что бы там ни говорил "Краш"», за которым следовал ряд эмодзи-какашек (наша старая шутка – уже не помню, как она появилась). Домой я не поехал, а оказался в сельскохозяйственном амбаре, где проводились уроки труда.

Мистер Самптер, правитель амбара и его обитателей, уже привык, что я прихожу-ухожу, когда вздумается. Он мало разговаривает. В девятом классе я почти все свое свободное проводил в амбаре и отметил, что мистер Самптер коммуницирует в основном с помощью кряхтений и шлепков: в одну минуту может ударить руку, тянущуюся к опасному инструменту, а в другую – приласкать ягненка.

Что он точно не комментирует, так это мои визиты вроде вчерашнего, когда я появился в углу мастерской и достал миниатюрную кухню, над которой корплю с середины лета. Уроков труда у меня не было с девятого класса, но я наверняка провел за работой больше времени, чем его ученики.

Игрушечная кухня была идеей мистера Самптера: как-то раз, когда я пришел в амбар после тренировки, чтобы – это прозвучит странно – подышать запахами дерева и сена и выбраться из водоворота мыслей, он положил передо мной нарисованный от руки чертеж.

Кухня почти готова. Я спроектировал