На твоей орбите - Эшли Шумахер

Когда я переодеваюсь в пижаму, до меня доносится рев толпы – матч начался. Пялясь в тетрадку, посвященную планированию будущего, я слышу, как в перерыве выступают оркестр и чирлидерши, как комментатор объявляет студента недели, которым оказывается младшеклассник по имени Скай.

Под конец матча в тетрадке появляется лишь пара новых заметок, а комментатор объявляет, что номер семь получил травму и на поле выходит команда медиков. Надеюсь, игрок в порядке, кем бы он ни был. Американский футбол такой жестокий спорт – все эти тараны, столкновения… Никогда его не понимала.

Вновь смотрю в тетрадь, на список международных университетов, куда можно было бы поступить, когда комментатор вновь объявляет:

– Похоже, это раннинбек[2] «Тайлера», номер семь, Сэм Джордан.

Бросаю тетрадь и открываю окно шире, чтобы лучше слышать слегка приглушенный голос комментатора. Весь вечер стадион шумел, а теперь – почему теперь-то? – стоит полная тишина.

Значит, все плохо? Если люди молчат, все плохо. Раннинбек? Так называется его позиция? Отчаянно пытаюсь наскрести в голове крупицы футбольных знаний, но ничего не нахожу. Я была всего на нескольких играх – и то ходила туда пообщаться, а не ради самого спорта.

Уже почти гуглю «Могут ли раннинбеки умереть во время матча», как со стадиона наконец-то доносится очередная реплика комментатора:

– Старшеклассник и лауреат премии «Игрок недели», похоже… Да!

Затем, секунды спустя, рев толпы подтверждает, что он в порядке и готов продолжать.

– Седьмой номер «Тайлера», Сэм Джордан, вновь выходит на поле, леди и джентльмены. Похоже, ему просто сбили дыхание. Посмотрите на эти пальцы вверх. Настоящий командный игрок. Аплодисменты медикам и давайте играть!

Сбитое дыхание Сэма, видимо, катапультировалось с поля и через открытое окно влетело в мои легкие. Я вдыхаю так резко, будто все это время не могла дышать.

Я сижу у окна до конца игры. Потрескавшаяся краска подоконника впивается мне в руки, оставляя красные отметины. Ни номер, ни имя Сэма больше не называют.

«Мне хватит того, что его не унесли с поля на носилках», – убеждаю я себя, но позже, когда слышу хлопок двери, подозрительно похожий на то, как закрывается дверца чересчур большого пикапа Сэма, отсчитываю пятнадцать минут и на цыпочках выхожу на задний двор.

Над забором, который Сэм поломал, чтобы воссоздать наше детское местечко для игр, я вижу три окна. Свет горит только в одном, но за жалюзи и шторами ничего толком разглядеть невозможно.

Надо вернуться домой. Что, если у них есть камеры, которые предупреждают владельцев, когда засекут движение? Что, если меня арестуют за проникновение на чужую территорию, а Сэм не сможет меня защитить, потому что отсыпается после травмы?

Разворачиваюсь, чтобы вернуться домой, но меня останавливает воспоминание. Еще одно воспоминание из жизни «до» – о маленьком Сэмми и маленькой Нове.

Он был на класс старше, так что мы редко виделись. Это не как в старшей школе, где классы смешиваются в зависимости от расписаний. Даже на переменах младшеклассники в основном общались с младшеклассниками.

На пикнике было по-другому. Все, от детсадовцев до третьеклашек, участвовали в каких-нибудь соревнованиях, а родители попивали разбавленный лимонад из пластиковых стаканчиков.

Я участвовала в соревновании, где нужно было бросать шарики с водой, как вдруг мне в висок прилетела фрисби.

Со мной все было в порядке, но я тут же заплакала – единственная нормальная реакция на неожиданную травму головы в любом возрасте, – поэтому меня отвели в палатку первой помощи, сказали сидеть на складном стуле, прижимать к виску лед и никуда не уходить, пока не выпью целую бутылку воды. У медсестры не было времени выслушивать мои объяснения, что я никогда в жизни не выпивала целую бутылку воды разом. Она убежала разбираться с более важными проблемами, например с мальчишкой, который почти до крови ободрал ладони.

В моей крошечной головке не было никаких сомнений: весь оставшийся день я проведу в палатке. Я даже не подумала о том, что можно просто сбежать, пока медсестра занята другими. И мама не могла прийти ко мне на помощь: она согласилась помочь с организацией утром, но днем у нее были встречи. Поэтому мне оставалось лишь ощущать, как постепенно немеет лоб, и смотреть, как друзья веселятся без меня.

Но потом пришел Сэм.

Помню, что он был в рубашке с длинными рукавами, тогда как все остальные оделись в футболки и топики.

Помню темные круги под его глазами – такие появлялись у мамы после работы по ночам.

Помню, как он остановился у входа в палатку, всматриваясь в меня с таким выражением лица, будто боялся того, что ему предстояло увидеть. Но, когда я улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ.

– В меня попала фрисби, – сказала я с грустью в голосе. – Но я в порядке.

Помню, как Сэм перевернул мою ладонь и поцеловал ее.

– Поцелуй идет туда, куда нужно, – сказал он.

От этого мне сразу стало лучше. Я теперь была не одна. Я знала, что эта палатка только для поранившихся детей, но мне не хотелось, чтобы Сэм уходил.

– Иди играй, – сказала я. А затем повторила: – Я в порядке.

Но Сэм не ушел. Весь оставшийся день он молчаливо сидел рядом, пока неподалеку возилась медсестра, а с улицы постоянным потоком шли другие дети – за пластырями, пакетами льда и солнцезащитным кремом.

Воспоминание о том, как темный рукав его рубашки терся о мою загорелую руку, возвращает меня в настоящее. Я карабкаюсь через забор, как вдруг с противоположной стороны кто-то прокашливается.

Я спрыгиваю обратно и наклоняюсь посмотреть сквозь дыру. Вижу я не Сэма, а мужчину, похожего на молодого Санту: без бороды, без объемного живота, но с морщинками вокруг глаз и слегка румяными щеками, намекающими на его добродушие. Он согнулся вдвое, чтобы посмотреть на меня, немного наклонив голову.

– Здравствуй, – говорит он. Слишком жизнерадостно для такого позднего часа. – Ты к сыну моему?

В руках у него шланг с прикрепленным спринклером: он заливает яму, которую выкопал Сэм. Я настолько заворожена тем, как вода впитывается в сухую-пресухую землю, что не могу сформулировать ответ.

– Я видел тебя недавно, – говорит он. – С Сэмом. Если только у тебя нет сестры. У тебя есть сестра?

Я качаю головой.

– Так и думал. Но ты выглядишь точь-в-точь как мать.

– Вы знаете мою маму?

Он со стоном выпрямляется, пропадая из виду, но я все еще прекрасно его слышу.

– Я видел, как она гуляет по району.

И правда. В те дни, когда мама работает из дома, она иногда проводит деловые звонки на улице, чтобы не сидеть целый день в четырех стенах.

– Эти гардении нужно поливать каждую неделю в один и тот же день, иначе они завянут и жена расстроится, – говорит мистер Джордан и на секунду замолкает. – Хочется, чтобы она радовалась. Чтобы семья радовалась. Поэтому, маленькая мисс, в следующий раз пользуйтесь звонком. Мы с матерью Сэма возражать не будем.

Он из тех взрослых, кому не нужен мой ответ, потому что они уже его знают. Обычно это странно и раздражающе – как будто взрослые – какая-то высшая форма жизни, которая лучше понимает человеческих существ или которой абсолютно все рано, что я скажу, – но с папой Сэма все совсем не так. Наверное, потому, что он похож на Санту.

– Простите, – говорю я, потому что это лучший ответ почти в любом разговоре со взрослым. – Насчет забора.

– Не извиняйся, – говорит он под мягкое журчание воды. – Наш Сэм частенько забывает, что у нас установлены камеры, которые ловят даже мух, садящихся на эти вот самые цветы. Так что мы без проблем увидели, как парень копает яму, ломает забор и приглашает девушку поиграть с… что там было? Кошачьи игрушки?

Ему, похоже, смешно, так что я говорю:

– И макароны.

– А-а, – отвечает он. Пауза. – Ты девочка с Провиденс-стрит.

Я молчу, и он добавляет:

– Соседка, с которой Сэм играл, когда…

Он замолкает. Я почти слышу, как он подыскивает нужное слово. В конце концов он использует то же слово, что и я. Что и Сэм, насколько я знаю.

– Девочка «до».

– Да, – говорю