На твоей орбите - Эшли Шумахер

Мои цветы слишком мелкие, тычинки непропорционально огромные, особенно рядом с пчелой, которая больше похожа на злобный черный шарик, чем на насекомое.

Сэм подходит через пару минут после того, как я перевернула страницу и принялась рисовать то, что у меня действительно получается: маленькие трехмерные кубики. Его тень падает на тетрадь. И, хотя он молчит, я знаю, что он ждет разрешения присесть рядом со мной и проделанной им дырой.

Сегодня я изо всех сил пыталась не думать о нем. Иными словами, только о нем я и думала. На английском, когда Эбигейл предложила мне пересесть к ним, поменявшись местами с Лисом, я шутливо притворилась, что не услышала, при этом мысленно умоляя ее оставить меня в покое. На обеде я пошла в библиотеку вместо столовой и жевала старый батончик мюсли, разглядывая полки и без остановки размышляя, что же такого я сказала прошлой ночью, что Сэм разозлился.

И вот он здесь, обычный Сэм, сомневающийся Сэм, охлаждает меня своей тенью и согревает своим присутствием. Я больше не могу его избегать.

– Привет, – говорю я, не поднимая головы.

– Здравствуй.

Он не садится рядом.

– Надо было дать тебе мой ключ, – говорит он.

Мои коробочки превращаются в пятна. Я рисую их слишком быстро, слишком неаккуратно. Они похожи на пчел с предыдущей страницы.

– Все в порядке, – говорю я. – Я не против подождать.

Наконец он все-таки присаживается рядом, задевая мою ногу своей.

Почему это самая неловкая ситуация на свете? Так случается, если поместить две планеты на одну орбиту, а потом снова их разлучить? Мне всегда придется страдать в попытках найти равновесие?

– Как тренировка? – Я отчаянно пытаюсь заполнить повисшую во влажном воздухе тишину, нарушаемую лишь жужжанием пчел.

Сэм пожимает плечами. Я больше чувствую жест, чем вижу его.

– Как обычно, – говорит он.

Я молчу. Размышляю, стоит ли вытягивать из него слова или придется слушать жужжание пчел, но Сэм продолжает сам:

– Сегодня скауты приходили. Сейчас сезон.

– О, – говорю я. – Это… здорово?

Сэм вновь пожимает плечами:

– Просто тренировка со зрителями.

Снова повисает тишина. Мой черед говорить, поэтому я выдаю первое, что приходит в голову. К сожалению.

– Не бойся, что я еще что-то испорчу. Мы уезжаем через неделю. Через две максимум, если придется разбираться с этим домом.

Сэм не отвечает. Вытаскивает ручку, которую я засунула в спираль тетради, и начинает чиркать ею по земле.

– И после ужина мы едем в мотель. Мама днем забронировала. Так что тебе не придется терпеть меня дома. Или ночью.

В голове у меня разыгрывается шаблонный спектакль: Сэм скажет, что не хочет так скоро со мной прощаться, что ему жаль, что все между нами было таким странным, что, возможно, сейчас лучшее время, чтобы побыть друзьями. Раз я уеду, все вернется на круги своя, так почему бы не побыть с ним и не попритворяться, что мы в прошлом, а не в настоящем?

Но ничего из этого Сэм не говорит.

– В тесте был вопрос о том, как ты принимаешь тяжелые решения, – произносит он. – Не помнишь, что ответила?

Я настолько не ожидала сказанного, что с трудом смогла вспомнить, о каком тесте идет речь.

– Я даже вопрос не помню, – признаюсь я. – Какие были варианты?

– Посоветоваться с друзьями, посоветоваться с родителями, прислушаться к интуиции, забыть и надеяться, что все разрешится само. Как-то так.

– Должен быть вариант «посоветоваться с собой». Остальные мне не нравятся.

Он откладывает ручку и начинает рисовать круги пальцем прямо поперек своих черточек.

– Это разве не то же самое, что прислушаться к интуиции?

– Не совсем, – говорю я. – Ну, можно же как следует покопаться в себе и прийти к своему собственному продуманному и взвешенному решению, верно?

Вопрос риторический, но Сэм воспринимает его буквально, снова пожимая плечами.

– Не знаю, – говорит он. – Нельзя что-то решать в вакууме. Приходится учитывать интересы всех, кто тебя окружает.

– Разве? – спрашиваю я. – Не хочу быть адвокатом дьявола, но разве ты не должен принимать решения, основываясь на том, что верно для тебя, а не для других людей?

Мы потеряли нить разговора. Вместо объяснений и извинений за прошлую ночь обсуждаем девяносто девять процентов.

– Я не говорю, что ты неправа в теории, – отвечает Сэм. – Я говорю: невозможно принимать решения в пузыре. Если ты не социопат, конечно.

– А что ты ответил? – спрашиваю я. Звучит обвиняюще, хотя я того не хотела.

Сэм молчит так долго, что я и не надеюсь на ответ.

– Последнее, – говорит он. – Выбор труса.

Откуда-то сзади доносится слабый скрип открывающейся двери гаража, звук небольшого ускорения, когда машина преодолевает порожек, а затем размеренное урчание мотора на холостом ходу, пока водитель собирает вещи.

– Мама вернулась, – говорит Сэм. – Пойдем домой.

Глава 18

Нова

Сегодня мы сидим не у телевизора, а в обеденной комнате за накрытым скатертью столом. По нему разбросаны упаковки риса, бобов и сальсы. Свежее гуакамоле начинает коричневеть.

– Правда, не стоило покупать еду, – уже не в первый раз говорит маме Кит.

Дон одобрительно мычит, доедая говяжью фахиту.

– Но мы тебе благодарны.

– Мы с Новой уезжаем после ужина, но хотели отблагодарить вас за гостеприимство.

Кит кладет вилку на стол.

– Мара, ты не поедешь в этот мотель.

– Клопы, – напоминает Дон. – Неоднократные жалобы на клопов.

– Ничего с нами не случится, – смеясь, говорит мама. – Мы здесь всего на неделю, а затем поедем в Массачусетс исцелять очередную айти-компанию от лишних закупок шоколадных батончиков и других трат бюджета.

Точно. Массачусетс. Теперь вспомнила.

Сидящий напротив Сэм ковыряет кусочек кукурузной тортильи. Мы периодически поглядываем друг на друга с набитыми ртами, что вызывает неловкость, по крайней мере у меня. У Сэма все еще абсолютно бесстрастное выражение лица, которое так действует мне на нервы. Как будто тот факт, что я не могу его понять, означает, что мы точно не девяносто девять процентов.

– Нельзя, чтобы Нова готовилась к вечеру выпускников в мотеле, – добавляет Дон. – Ребята будут фотографироваться у нас на лестнице. Ей придется далеко ехать. У нас гораздо удобнее.

– К тому же все ваши вещи еще в доме, верно? – спрашивает Кит, не ожидая ответа. А затем, глядя на маму чуть округленными глазами, добавляет: – Мара. Пожалуйста, останьтесь. Правда.

Мы с Сэмом смотрим друг на друга, перестав жевать.

«Они странно себя ведут, да?» – как бы спрашиваю я.

«Определенно», – как бы соглашается он.

* * *

Сэм

В этот раз Нова спускается раньше, но не раньше, чем заснут родители.

Похоже, она знала, что я не сплю: не крадется, как прошлой ночью. Сразу подходит к дивану. Я не успеваю встать, и она присаживается на краешке в ногах.

– Родители у нас странные, – говорю я. Неплохое начало разговора.

– Ага, – отвечает она. – По именам друг друга называют. Да еще так часто, словно боятся их забыть.

Забавно, но мне кажется, что папа произносит имя Мара так, будто пытается снять какое-то заклятие, – растягивая его на слоги. Словно, если он достаточно четко произнесет это имя, чары рассеются. Хотя, наверное, папа просто стремится, как обычно, сделать так, чтобы окружающим было комфортно. Это наша с ним общая черта – маниакальная необходимость осчастливить всех вокруг, ведь, если все вокруг счастливы, никто не будет злиться на нас. Психиатр мне говорил, что это вроде созависимости. Неважно, как эта штука называется, главное, что работает.

– Да, родители странные, а ты остаешься, – говорю я. – Ну, здесь, в смысле.

Нова кивает.

– Всего на неделю, – напоминает она. – Мы уезжаем в следующую среду.

– Ага, – говорю я. – Да.

Нова смотрит не на меня, а на выключенный телевизор.

Мне нравится разглядывать Нову. Нравится изгиб ее носа, то, как прядки волос торчат из пучка, словно она ворочалась в кровати, как ее грудь – клянусь, никаких пошлых мыслей, просто ее силуэт так красиво подсвечен – мерно поднимается и опускается с каждым вдохом и выдохом.

Странно думать, что