Девушка, которая не любила Рождество - Зои Брисби
Лали дрожала. Сначала я подумал, что это от грустных воспоминаний, но, увидев ее мрачный взгляд, понял, что от гнева. Я прижал ее руку к своей груди, чтобы согреть ее.
– Расскажи. Что он сделал?
40
Ветер немного утих. По крайней мере, он перестал стучать в дверь нашего убежища. В наступившей тишине я слушал Лали, делившуюся со мной своими тайнами.
– Когда я вернулась, то обнаружила свой роман в книжных магазинах. В книге было все: мои персонажи, моя история… Только на обложке не было моего имени. Лицо Марка красовалось на рекламных плакатах, он появлялся во всех литературных передачах и утверждал, что писательство для него – жизненная необходимость. Его спрашивали, как ему пришла идея «его» романа, и он отвечал, что хотел создать новый классический роман XXI века.
Этот разговор вдруг заставил меня вспомнить о напыщенном Космо де Бальзанкуре. Те же слова, то же стремление провозгласить себя новым литературным гением, та же самовлюбленность.
Я резко поднялся. До меня вдруг дошло.
– Постой минутку! Ты хочешь сказать, что Космо де Бальзанкур – это Марк? Твой Марк?
Лали кивнула.
– Да, такой псевдоним он себе выбрал.
Бальзанкур – Бальзак, теперь связь стала очевидной! Этот вор затеял свою «Человеческую комедию»…
– Да он чудовище!
Лали улыбнулась и заставила меня лечь обратно в теплую соломенную постель.
– Как мило.
– Нет, ты не понимаешь. Он отвратителен! Я возненавидел его еще до того, как узнал, как он с тобой поступил. И всегда удивлялся, как такой человек мог написать настолько прекрасный текст.
Глаза Лали засияли.
– Правда? Тебе понравился мой роман?
– Он великолепен! Ты написала историю, которая никого не оставляет равнодушным. Как ты думаешь, почему его все читают? Все от него в восторге. Ты талантливая писательница.
Лали бросилась мне на шею, и я почувствовал, как ее слезы текут по моей шее. Это было тепло и влажно, прекрасно и трогательно. Рассказывая мне о своей тайне, она будто пробежала спринт и теперь смогла наконец перевести дух, упав в мои объятия.
Я мягко отстранился.
– Так что же ты сделала, обнаружив эту подлость?
– Уехала в Почтограбск. Хотела оказаться рядом с теми, кто любит меня такой, какая я есть. Убрала подальше свои тетради и перестала писать. Навсегда.
Этот человек украл часть ее души. Он не просто присвоил роман Лали – он разрушил ее саму. Потопил ее самооценку, как пират, бросающий свой корабль. Да, этот человек был пиратом, мародером, уничтожающим все на своем пути, и я не хотел, чтобы совершенное им преступление осталось безнаказанным.
– Нельзя так просто ему это спустить. У тебя же наверняка остались черновики? Ты можешь доказать, что ты – настоящий автор?
– У меня есть несколько набросков, но зачем снова ворошить эту историю?..
– Это нечестно! Весь мир должен узнать, какая ты прекрасная писательница.
– Мне это не нужно. Я уже все оставила позади.
– Работать в гостинице Почтограбска, вместо того чтобы стать знаменитой писательницей…
– Я не ищу славы.
– Нельзя сдаваться!
Лали нахмурилась.
– Я не сдаюсь, я отпускаю. Это другое.
Внутри я кипел. Мечтал раздавить самозванца, как мерзкую букашку. Но, увидев выражение лица Лали, я понял, что лучше не развивать эту тему. Я вспомнил о Николя и его «Примирении». В этой семье все поколения были талантливы!
– Твой отец тоже пишет.
Лали уставилась на меня широко открытыми глазами, и я не знал, чему она так удивляется – самой этой новости, или тому, что мне об этом известно, а ей – нет. Лали ведь ничего не знала о моей работе. Так откуда же я мог что-то знать о ее отце, если я был всего лишь туристом?
– Правда? Он об этом никогда не упоминал, – сказала она.
– Может, он просто очень скромен, а после того, что с тобой произошло, так и не решился об этом заговорить.
– Раньше мы с ним были так близки. Но мы отдалились, когда я уехала отсюда и вышла замуж. Он недолюбливал Марка.
– Трудно его в этом упрекнуть…
– Любовь к книгам мне привил отец. Мы вместе читали у камина.
Лали ненадолго погрузилась в счастливые воспоминания, но затем снова нахмурилась.
– Но почему он рассказал об этом тебе? Вы же едва знакомы!
Надо было все признаться Лали – о причине моего приезда в Почтограбск, о моей работе на «Деламар», о поручении ее отца… Но Николя заставил меня поклясться, что я ничего ей не скажу. Лали только что открылась мне, она была такой уязвимой. Как она отреагирует, если узнает, что я проводил с ней время ради собственной выгоды? Поверит ли, если я объясню, что мне давно уже нет никакого дела до редакторской должности и я просто хочу быть рядом с ней?
Я потер виски, чтобы унять начинающуюся мигрень. Что ж, нужно поговорить с ней! Придется, конечно, разбираться с последствиями, но Лали заслуживает знать. Я глубоко вздохнул.
– Лали, я должен тебе сказать…
Погруженная в свои мысли, она прервала меня:
– Видишь ли, для меня главное – честность.
Я шумно сглотнул, стараясь скрыть смятение, но Лали приняла мое молчание за согласие и продолжила:
– Нет ничего хуже лжи. Думаю, я больше не вынесу, если меня снова предадут.
Мне захотелось провалиться сквозь землю. Вырыть нору в глубине сарая, закопаться в снег. Она прижалась ко мне чуть крепче, и я почувствовал, как бьется ее сердце.
– С тобой я могу быть собой. Никаких секретов, никакого притворства.
Едва дыша, я с трудом произнес:
– Да.
Она провела рукой по моим волосам, коснулась моего лица, лаская лоб, нос, щеки… И наконец задержалась на моих губах, проведя по ним пальцем. Я едва не потерял сознание.
Ее лицо приблизилось к моему. Температура в сарае повысилась с минус пятнадцати до плюс ста тридцати пяти градусов. Я чувствовал, как по моей спине буквально течет река.
Ее губы были всего в нескольких миллиметрах от моих. Я закрыл глаза, с нетерпением ожидая мгновения, о котором, сам того не зная, мечтал всю жизнь.
Дверь нашего укрытия внезапно распахнулась, сухой и холодный воздух хлестнул нас по лицу. На фоне заката появился мэр – герой не с сенбернаром, но со снегоходом. Буря утихла, на чистом небе уже блестели звезды.
Мэр-спасатель кашлянул и с легкой насмешкой проговорил:
– Я думал, что придется вас спасать, но, если вы заняты, могу зайти попозже…
41
В мэрии было тепло. Повсюду висели гирлянды, светившиеся красными,