На твоей орбите - Эшли Шумахер
– Мой топ-мэтч – это Мэйсон Галлахер, – стонет Эбигейл. – Мэйсон. Алгоритм меня оскорбить пытается, что ли? Я до сих пор не простила его за то, что он испортил мой проект про Аламо в пятом классе. Еще и соответствие в семьдесят девять процентов. Выше я не видела, и это при том, что все постят свои результаты онлайн. Даже у Доминики и Джейсона всего пятьдесят два процента, а они считай женаты.
Я тоже смотрю в телефон, но листаю не результаты теста, а фотографии из нашей с мамой и папой поездки в Сиэтл. Стадион «Хаски», школьная территория, интересная архитектура в городе и несколько снимков огромного стола из дуба и красного дерева в кабинете главного тренера.
Я как раз разглядываю узоры на столе, когда Эбигейл наклоняется и смотрит в мой экран.
– Мечтаешь? – спрашивает она.
– О чем?
Она стучит по экрану:
– Об университетском футболе, глупенький.
– Конечно, – отвечаю я как натренированный пес. – Я много ради этого трудился.
И, как натренированный пес радуется косточке, я успокаиваюсь от улыбки Эбигейл.
Значит, она не подозревает, что я вру.
– Главное, не волнуйся, – говорит она. – Тебя в любом университете с руками оторвут. А теперь, пожалуйста, – повторяет она, – пожалуйста, посмотри результаты теста и скажи, что у тебя мэтч лучше, чем мой с Мэйсоном. А то я ночью не засну.
Мой черед стонать.
– Я не собираюсь тратить деньги на какой-то глупый тест, – говорю я. – Какая вообще разница? Если меня нет в твоих топ-мэтчах, то тебя точно не будет в моих.
Эбигейл закатывает глаза:
– Я знаю. И все равно, разве тебе совсем не интересно?
Не особо, честно говоря. Но десять долларов – небольшая цена за то, чтобы осчастливить Эбигейл. Так что я ввожу информацию с карточки, привязанной к счету мамы и папы, напоминаю себе, что нужно будет подстричь газон или как-то еще отработать эту легкомысленную покупку (хотя я уверен, что им все равно), и нажимаю «Оплатить».
Результаты грузятся пару секунд, но я уже знаю, что моим топ-мэтчем будет Лиэнн. Давно ходит шутка, что мы один и тот же человек в разных телах и поэтому Лис ее так любит.
«Ты любишь меня, потому что я напоминаю тебе Сэма», – постоянно говорит она.
Я добавляю: «Но у тебя прическа круче», Лис стреляет в нас пальцами и отвечает: «Именно».
Однако моим топ-мэтчем оказывается вовсе не Лиэнн.
Эбигейл сидит близко, поэтому мне приходится притвориться, что руки у меня дрожат просто так.
Ведь дело совсем не в том, что я узнал имя подруги детства, которую мог поискать в интернете, но никогда этого не делал. Возможно, потому, что она из жизни «до» – а значит, попытки ее найти были бы равноценны попыткам вспомнить все, что тогда происходило.
Так что руки дрожат не от воспоминаний о дубе и поцелуях, оставленных на ладонях.
Не от «правда обещания».
Не-а. Дело не в этом. Во всем виноват кондиционер, на котором мама всегда выставляет бодрящие двадцать один градус – даже летом.
Однако Эбигейл замечает мою дрожь. Она поворачивается, кладет руку мне на плечо и слегка сжимает пальцы.
– Мерзнешь? Поверить не могу, что мы друг у друга не в десятке, – говорит она, снова заглядывая мне в телефон. – Жалко.
– Ага, – киваю я, – жалко.
Понимая, что мне нечего добавить, Эбигейл продолжает:
– У тебя новенькая в топ-мэтче. И ты только посмотри. Девяносто девять процентов соответствия? Это очень странно. Удивляюсь, что ей вообще разрешили проходить тест. Кэтрин сказала, у них общая математика и она сообщила Кэтрин, что уезжает через два месяца.
– Кэтрин уезжает? – спрашиваю я.
Мой мозг не может сосредоточиться – по крайней мере не на Эбигейл. В мыслях, словно яркая неоновая вывеска, мигает имя «Нова Эванс».
Каковы шансы, что это не она? Каковы шансы, что это она и есть?
Эбигейл вздыхает:
– Нет, новенькая уезжает через два месяца.
Я отрываю взгляд от результатов теста и вижу очень раздраженную Эбигейл.
– Сэмми, – говорит она. – Да, мы не в топ-мэтчах друг у друга, но это же не конец света. Как ты и сказал, это просто глупый тест.
Я вновь смотрю в телефон, на жирную надпись «99 %», и едва слышу, как Эбигейл тихо переспрашивает:
– Правда?
– Конечно, – говорю я. – Да, просто глупый тест. Как ты и сказала.
Возможно, я неправильно истолковал ее раздражение, потому что сейчас она выглядит слегка растерянной, даже обиженной. Я привык к радостной Эбигейл. Это ее суть. Я всегда завидовал тому, как ее внутренний датчик настроения сам корректирует показания, не допуская крайностей.
– Что такое? – спрашиваю я после длинной паузы.
– Ничего, – отвечает она. – Все в порядке.
Я притягиваю ее к себе. Все такое знакомое: ее запах, ее мускулы, натренированные за годы чирлидерства, баскетбола и софтбола, то, как она с легким вздохом прижимается к моей груди, словно я – ее безопасной уголок.
– Что-то все же не так, – шепчу я в ее волосы.
Она молчит. Кажется, что очень долго, но на самом деле просто кажется.
– Да я… – Эбигейл утыкается мне в шею и говорит что-то, что я не могу расслышать.
– Что?
Она со вздохом поднимает голову:
– Это высокий процент, Сэм.
– Ну и что? – говорю я. – Это неважно.
Правда неважно. Даже если это та самая Нова, которую я помню. Это не отменяет нас с Эбигейл и наши планы.
– Ты прав, – соглашается Эбигейл. А потом повторяет самой себе: – Ты прав.
Так или иначе, она быстро берет себя в руки. Чмокает меня в губы и встает. Вздыхает, но не грустно, а смиренно, будто не хочет уходить, но вынуждена.
– Пойду узнаю, нет ли у Кэтрин желания посмотреть фильм. Сейчас новый показывают с тем накачанным парнем, который нам обеим нравится. Ну, который из старых диснеевских фильмов. «Классный мюзикл»? В этот раз что-то про рестлинг.
– Поет который? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь сосредоточиться на своей девушке.
– Да! Можешь с нами, если хочешь, – говорит она. – Фильм про спорт, так что тебе, наверное, понравится.
– Прости, – говорю я, вставая с кровати. – Я обещал зайти к Лису после тренировки. Потом как-нибудь?
Эбигейл улыбается, и последние пять минут словно исчезают. Все снова нормально. Ожидаемо. Безопасно.
– Хорошо, – говорит она. – Увидимся завтра, ладно?
Я вновь сажусь на кровать, жду, когда Эбигейл попрощается с мамой, когда вдали затихнет двигатель ее БМВ, и медленно считаю до двухсот. Затем поднимаюсь.
В комнате почти негде ходить. Я расчистил у изножья кровати место для отжиманий и приседаний по утрам в выходные, но для этого пришлось впихнуть деревянный сундук между кроватью и комодом, так что я хожу туда-сюда на небольшом пятачке, словно лев в клетке. Неоновая вывеска становится ярче, затмевая все остальные мысли, которые пытаются пробраться мне в голову.
Нова.
Я помню. Конечно же, я помню.
Я помню Улиткоград. Помню девочку в дырке забора. Помню, как она улыбалась и какие чувства у меня вызывала эта улыбка, как я забывал – хотя бы ненадолго, – что происходило в моем доме.
При мыслях о том доме снова пробегают мурашки – совсем иного рода. Обычно, стоит мне только подумать о жизни «до», о жизни, в которую мне никогда не придется возвращаться, я сразу же бегу в противоположном направлении. Пытаюсь размышлять о чем угодно, лишь бы не об этом. Какой смысл раз за разом вспоминать то, что приносит столько боли?
Вот только…
Забыть все – значит забыть и Нову. Чего я, очевидно, сделать не смог.
Впервые за долгое-долгое время я позволяю себе задержаться в своем любимом воспоминании о нас. Оно очень раннее – прошла, наверное, неделя после нашего знакомства в школе. Мы играли в грязи.
Мы обожали этим заниматься – даже больше, чем кататься на велосипедах. Кажется, Нове нравилось, когда грязь забивалась под ногти. Она всегда смеялась и говорила, что у нее теперь будто модный лак. А мне нравилось, когда Нова клала мне
