После развода. Не надо слов, не надо паники - Элен Блио
- Не представляю. И... мне это не интересно, Лёш.
- Аня, я любил тебя и... я больше никого так не любил как тебя.
- Бывает.
Наверное, я должна сказать, что мне очень жаль, да? Но мне не жаль.
Я думала, что помню только хорошее, но это ложь. Плохое я тоже помню.
Страх, ужас, боль, непонимание, неверие, одиночество.
И решение, которое приняла я сама.
- Я сожалею, что тебе пришлось через это пройти, я понимаю, что это.
Операция, аборт, и... всё остальное.
- Я не делала аборт, Леш.
20.
Глаза закрываю, откидываюсь на спинку кресла, в котором сижу.
Не хочу вспоминать. Больно.
Болбно потому, что Я Хотела. Хотела ребёнка от Лёши. И аборт тоже хотела.
Да, да, вот так.
Двояко.
А вы себя вспомните в девятнадцать?
И в то время. В девяностые.
Когда жить было мега сложно, и мы это понимали.
Даже мы, дети совсем еще, маленькие взрослые. Мы понимали, разумеется. Мы же всё видели!
И пустые полки в магазинах. И деньги обесценивающиеся, и то, что надо полностью перестраивать жизнь, если хочешь выжить.
Мы видели своих родителей. Отцов, которые либо спивались и на дно опускались, либо становились беспомощными, либо клали большой болт на гордость и шли торговать, охранять, строить, плитку класть, мебель делать. Матерей, которые носились по магазинам, пытаясь хоть что-то купить, чтобы семью накормить, одеть, обуть, тоже бросали всё и начинали «челночить», или меняли род деятельности.
Моя мама, химик, работавший в НИИ, стала шить, хоть какое-то подспорье. Папа занялся ремонтом.
Мы, молодые, конечно, были беспечны.
Нам хотелось любить. Хотелось быть счастливыми.
Но как-то у меня в то время любовь и счастье не было связано с ранним материнством.
Я хотела ребёнка от Лёшки, да, конечно, но в перспективе. Через пару лет.
Когда мы отучимся, поженимся, начнём работать.
И он будет рядом. А не за десятки тысяч километров, в другой стране.
Мне было страшно. Очень.
Я не понимала, что будет, если я оставлю малыша.
На что я буду его содержать?
Сидеть на шее у родителей?
Нет, если бы Лёшка тогда сказал мне — рожай, я буду помогать, я женюсь на тебе, мы будем вместе, когда я смогу вернуться — я бы родила без вопросов.
Но он сказал — решай сама.
Сама!
У моей однокурсницы, Сашки Филипповой тётка работала в гинекологической клинике. Она сказала, что может с ней договориться. Меня приведут к нужному доктору и всё сделают. Бесплатно. И лежать там не надо будет. Утром приду, после обеда домой отправят.
Я до сих пор помню то своё состояние.
Ужаса, боли, и ступора.
Пустоты.
Вакуума.
Я ходила в институт, потом возвращалась, ложилась на кровать и лежала.
Маме говорила, что устала просто.
Хотя маме было особо не до меня — она тогда строчила по полночи, шила, ушивала, перешивала.
Тот день помню плохо. Холода наступили. Ранние заморозки, гололед. Я замерзла дико на остановке. Потом упала, поскользнулась, растянулась перед зданием института, еле смогла встать. А после третьей пары у меня открылось кровотечение.
- Аня, ты... ты же сама сказала...- Буянов версии две тысячи двадцать пять смотрит на меня потрясённо.
Сказала. Да.
Просто тогда мне было уже плевать. На него. На мою мечту о счастливой жизни с красивым мальчиком, в которого я влюбилась.
Мечту о том, как мы вместе будем учить нашего малыша ловить глазами солнечных зайчиков.
Вздыхаю. Собираюсь подняться
- Я пойду. Надеюсь, Доронин уже ушёл, аппарат президента ждать не будет.
- Аня, постой, подожди.
- Чего ждать, Лёш? Ну, правда? Столько лет прошло. На самом деле, я не держу на тебя зла, всё забылось уже. Всё это было давно и неправда.
- Неправда?
Вижу, как он сжимает челюсти, лоб хмурит, такое выражение лица, словно он переживает, страдает.
- Буянов, двадцать лет. Не делай вид, что ты все двадцать лет страдал.
-А если да?
- Ну, наверное, тогда могу сказать, что ты дурак. Прости.
- Если ты не делала аборт, то…
- У меня был выкидыш. Всё? Или допрос продолжишь?
- Извини... Аня... Правда, прости меня, я…
- Да я простила уже, Лёш. Давным-давно.
Простила, отпустила, дверь закрыла, ключ выбросила.
Первая любовь редко бывает единственной и последней. Что называется —проверено электроникой.
Да, я проверила. Это, конечно, прекрасно, когда первая любовь есть, была.
Воспоминания остаются, всё-таки хорошие, нежные. И я вспоминала об этом, если вспоминала, скорее именно с нежностью.
Стараясь не возвращаться мысленно к истории с не родившимся малышом, к расставанию.
Случилось то, что случилось, не я первая, не я последняя, что ж теперь?
Мне повезло встретить другого мужчину. Вторую большую любовь. Выйти замуж, родить прекрасных дочерей.
Я думала, что повезло.
Но и эта история заканчивается не красиво.
Что ж? Может, проблема во мне?
Может именно я даю мужчинам повод считать, что меня можно предать, бросить?
Причинить мне боль?
Больно было.
Очень больно.
Тогда, двадцать с лишним лет назад.
Было очень больно.
И когда на меня тогда ругались врачи и сёстры в клинике, после чистки. Когда соседка по палате, потерявшая малыша и почему-то решившая, что я сама спровоцировала выкидыш, обзывала меня последними словами.
И когда мама приехала, и первое, что сделала, отругала меня за то, что я молчала.
Она хотела идти к Лёшкиным родителям, разбираться в том, почему их сын обидел её любимую девочку.
Хорошо, что она этого не сделала.
Прекрасно помню, как ночью я выла в подушку, мне казалось, моя жизнь кончена и ничего хорошего уже не будет никогда. И та же соседка по палате плакала со мной, просила прощения, и уверяла, что всё будет хорошо, а мужики все козлы и я найду себе лучше.
Не получилось лучше.
- Аня, ты можешь полететь в Израиль, или в Германию. Будут лучшие врачи, реабилитация.
О чём говорит Буянов я не сразу понимаю.
Я еще в том дне, когда я потеряла нашего ребёнка.
С трудом выныриваю обратно.
- Анют.
-Лёш, мне ничего не нужно. У меня прекрасный врач. Уникальный специалист. Твой Израиль и Германия к нему приезжают учиться. И больница наша вполне пристойная, я оплатила отдельную палату. Всё будет хорошо.
- Обещай, что если нужна будет помощь, ты обратишься ко мне.
- Нет, Лёш. Этого я не буду обещать. И я не обращусь.
- Аня!
- Не надо. Буянов,
