Прекрасное изгнание - Кэтрин Коулc
Исайя встал, снова выручив меня.
— Это на мне, босс. — Он перевел взгляд на меня, лукаво улыбаясь. — Все знают, что Арди не стоит доверять музыку.
Позади меня кто-то рассмеялся.
— Как человек, который собирается прийти на этот вечер, мои уши благодарны, — заметил Линк.
Исайя расхохотался, подошел и протянул руку:
— Я — Исайя. Рыжая королева полевых цветов — Ханна, наш акварелист. А вот черный кофе, такой же черный, как ее сердце, — это Фара. Ее работы — смешанные техники, ты их увидишь по всему залу.
Линк тепло пожал руку:
— Значит, ты работаешь с глиной. — Он кивнул на скульптуру в углу. — Смело. И чертовски захватывающе.
— Приятно слышать, — сказал Исайя, отпуская руку.
Меня прошибло удивление.
— А как ты понял, что это не моя работа?
Линк снова взглянул на меня. Этот взгляд заставил меня поежиться.
— Я знаю твои работы. Знаю стиль. Знаю, что они заставляют меня чувствовать.
Фара схватила со стола несколько листовок и начала обмахиваться ими, как веером.
— Боже правый, мне срочно нужна сигарета.
У меня пересохло во рту. Захотелось схватить хоть что-нибудь попить. Все, что я смогла вымолвить, было:
— Ох…
Исайя рассмеялся:
— Это будет весело.
Я повернулась к нему, сверляя взглядом, от которого ему стоило бы пересмотреть свои слова.
Он поднял руки:
— Что я такого сказал?
— Я ухожу, — пробормотала я и достала из кармана ключи. — Развлекайтесь.
Во мне вспыхнуло раздражение. Но я знала: это ложь. Это чувство прикрывало нечто другое. Что-то вроде смеси стыда и боли.
Я всегда знала, что у меня проблемы с общением. Немногочисленные отношения, что были, больше напоминали мимолетные связи. Встречи с временными людьми: художник, с которым мы познакомились на ретрите в Седоне, фотограф, снимавший диких животных и уехавший через месяц. Никого я не впускала в свое пространство. Мои стены были непробиваемы.
Это было не нормально. Но ничего во мне никогда не было нормальным. И раньше это меня не задевало. До сих пор.
Я щелкнула пальцами, подзывая Брута. Он послушно подошел, уловив мое настроение. Я пристегнула поводок и вышла за дверь. Мы были уже на полпути по дорожке, когда Линк догнал меня.
Он не пытался схватить меня, не остановил — просто шел рядом.
— Все в порядке?
— В порядке, — солгала я. — Возвращайся, посмотри работы. Кто-нибудь из них с радостью все покажет.
Мой живот скрутило от одной только мысли, что кто-нибудь из них сможет зацепить Линка. Подойти ближе. Насладиться его светом. Глупо. Глупо. Глупо.
— Я не хочу, чтобы мне кто-то другой показывал. Я хочу услышать об этих работах от той женщины, которая создает полотна, что хватают за горло и не отпускают. Которая пишет так, что картины остаются с тобой даже после того, как ты отвернулся. Которая заставляет тебя взглянуть в темные уголки собственной души.
Я споткнулась на ровном месте. Его слова были как красивые удары в живот. Линк поймал меня за локоть, чтобы удержать, и я подняла взгляд, ища хоть какую-то ложь в его лице. Как он мог знать? Как мог вытащить из моей головы ровно то, чего я хотела добиться своим искусством?
— Хорошо. — Это было все, что я смогла сказать. Но для Линка этого оказалось достаточно. Он засиял, будто я только что подарила ему щенка.
— Назови день и время и я приду.
— Когда все новые работы будут развешены. Но они пойдут на аукцион, так что приготовь чековую книжку, если хочешь что-то купить.
Улыбка Линка стала еще шире:
— Думаю, справлюсь.
Я фыркнула:
— Миллиардеры.
Линк громко рассмеялся:
— Мы — просто ужас.
Я снова зашагала вперед — Линк шел по одну сторону, Брут по другую.
— Это ты сказал, не я.
— Зато ты будешь уверена, что, когда заберешь у меня все до последнего цента, деньги пойдут на благое дело.
Я не смогла удержать легкую улыбку. Хоть он и был миллиардером, относился ко всему с самоиронией.
— Так и есть. Программы после школы и на лето дают многим детям место, куда они могут прийти, когда это нужно. И возможность выплеснуть все, что происходит у них внутри.
Я почувствовала, как взгляд Линка легонько скользнул по моему лицу, прощупывая, не давя.
— Так же, как искусство стало выходом для тебя.
Пытаясь не поежиться, я сильнее сжала ключи в руке, почувствовав, как острые зубцы врезаются в ладонь.
— Если я смогу дать хоть одному ребенку ту отдушину, что когда-то дали мне, — все будет не зря.
Я не удержалась — бросила на Линка взгляд. Хотелось знать: понял ли он. Его лицо смягчилось, зеленый цвет глаз стал чуть светлее.
— Уверен, ты дала это не одному, Арден.
То, как он произнес мое имя… впервые оно не казалось чужим. Словно оно действительно принадлежало мне. Словно это была я.
— Надеюсь.
— Я знаю.
В этом было что-то слишком личное. Ощущение, что Линк понимает меня, было настолько сильным, что мне понадобилось пространство. Когда впереди показался мой пикап, я облегченно выдохнула.
— Я напишу тебе, когда все работы будут на месте.
— Отлично, — сказал Линк, не подходя ближе, будто чувствовал, что мне нужно побыть на расстоянии.
Я сошла с бордюра и направилась к водительской двери. Один из флаеров по поводу аукциона и сбора средств был подложен под дворник. Я машинально потянулась за ним, но что-то привлекло мое внимание — вспышка красного.
На наших флаерах не было ничего красного. Мы разработали дизайн вместе: сочетание стилей всех четырех художников, заголовок в темно-синем цвете, дата, время и место проведения — зеленым внизу. А этот флаер…
На нем были угловатые красные буквы вверху. Яростные, словно выцарапанные. Мое дыхание участилось. В ушах загудела кровь.
Я ЗНАЮ, КТО ТЫ НА САМОМ ДЕЛЕ.
13
Линкольн
Я не мог оторвать от нее взгляд. Это было проблемой. Обычно я умел держать себя в руках, умел скрывать все, что чувствую. Но с Арден… с ней все было по-другому.
Что-то в ней вытягивало из меня правду. Настоящую, необработанную. Без масок.
И я был на этом как на крючке. Как на крючке — просто смотреть на нее. Как ветер трепал ее темно-каштановые волосы. Как солнце освещало скулы и играло на веснушках. Как ее губы изогнулись в том самом, слишком притягательном изгибе.
И как она двигалась. Точно так же, как и была — дерзко, не сдерживаясь.
Она ступила с бордюра, и я знал, что теряю ее. Сейчас она сядет в
