Развод на новый год - Лена Тэсс

- Вряд ли.

- Что? Почему? - проорал я в трубку, чувствуя, как ко всему этому стала пропадать связь. И без того тихий голос начал прерываться как сердечная кривая на датчике.

- Это моя свадьба, Максим. Я вышла замуж.

Именно в этот момент музыка в динамике заглохла и начал что-то голосить незнакомый мужик. Я только отдаленно слышал крики “Горько”.

- Не верю, - я тяжело сглотнул. - Ты не могла.

- И все же. Убедись сам.

После этих слов она отключилась, а я полез в приложение с ее фотодневником. Сердце колотится как в припадке, кровь стучит в висках, а по лбу стекают капли пота. Уже тогда я чувствовал, что все плохо.

Впервые я увидел Сонино лицо. На этой свадьбе она улыбалась. На нашей нет. Это платье было воздушным, кружевным, в отличие от тяжелого атласа, висевшего у нас в гардеробной. Этот букет не душил запахом медовых роз. Соня держала в руках охапку крохотных ромашек. Этот муж… был просто человеком. А я - нет.

Я листал галерею фото: снимок из ресторана, руки с кольцами, свидетельство о браке и контрольным выстрелом короткое видео, где какой-то смертник целует мою жену в губы. Она смотрит в камеру и заливисто смеется.

Следующий хлопок показался мне продолжением того видеоряда. То ли взорвалась бутылка шампанского, то ли бахнула петарда перед ЗАГСом, то ли груженая фура врезалась мне в лобовое стекло.

Мне повезло и боли не было. Только абсолютная темнота, лишенная даже синих теней на черном фоне. Ничего.

Врачи не знали, что случилось раньше: мозговое кровоизлияние вследствие аварии, или потеря управления на дороге из-за лопнувшей аневризмы у меня в голове.

Еще больше их удивляло, как в той мясорубке у меня получилось выжить.

Они не знали как. Я не понимал зачем.

***

Пробуждение было тяжелым. Я никогда не любил вставать по утрам, едва открывал веки и долго лежал под одеялом, изображая из себя овощ, который не в состоянии поднять даже руку.

На этот раз ничего изображать не пришлось. Я с трудом разлепил глаза, солнце залило белую комнату, отчего мне пришлось сощуриться. Я хотел прикрыть ладонью лицо, но с ужасом понял, что у меня не получится пошевелить даже пальцем.

Я чувствовал тело, но оно было не моим. Что-то чужое и твердое лежало на неудобной кровати, и мозг убеждал, что это полено теперь я.

Голова болела так, будто накануне я пережил гильотину.

Во рту сухо и тяжело дышать. А еще моргать, говорить, думать.

Едва собравшись с силами, я огляделся и увидел Соню. Моя жена полулежала на больничной кушетке возле двери. Русые волосы, немного темнее ее обычного цвета, рассыпались по лицу, не давая мне разглядеть знакомые черты.

Я сглотнул. Соня была беременна. Моя жена беременна моим ребенком! Это невероятно, но не невозможно, по крайней мере так говорили врачи. Дыхание участилось, кровь застучала в висках так громко, будто кто-то был в барабан.

- Сонечка, - позвал я.

Она потянулась, откинула с лица прядь и ахнула, увидев меня.

- Макс, ты очнулся!

Кинулась к кровати, наклонилась и провела ладонью по моему лбу. Сонины руки всегда были горячими. Во сне она накрывала своими ладошками мою грудь, даря такое ценное тепло, телесное и душевное. Сейчас же меня трогало что-то холодное… неприятное. По крайней мере так казалось. Или у меня просто начался жар.

- Я сейчас позову Егора! Я сейчас!

Брата я так и не дождался. Меня вырубило за несколько секунд и единственная мысль, успевшая прийти в голову была до омерзения логичной:

“Это не Соня, дебил. Это Люба”.

Когда я очнулся во второй раз, на кушетке уже сидел Егор. Солнце больше не светило в окно, а судя по теням на лице брата, спал я долго. До ночи. Осталось понять, какого дня, этого или уже следующего.

- Пить, - слова давались мне с трудом.

Егор дернулся во сне, а потом резко, как по команде открыл глаза и уставился на меня.

- Пить хочу, - повторил я.

- Ага, сейчас… - Брат неловко осмотрелся… - Слушай, старик, я сейчас сбегаю, там в коридоре кулер стоит, только ты не вырубайся, ладно? И не умирай, что ли, хорошо?

Я кивнул. Медленно, будто на шее висела гиря. Голова болела так же сильно, только боль была не такой острой. Она отступала и накатывала снова, как волна.

Через несколько секунд мне ко рту поднесли стакан.

- Старик, ты нас всех до усрачки напугал, - прошептал Егор.

Он осторожно держал стакан, не давая мне захлебнуться. Вода медленно стекала мне в глотку, по капле в минуту. Я бы выпил все одним глотком, но сил на это не было.

- Ну, хватит, врач сказал, что много нельзя.

Егор убрал от меня заветную жидкость. Я возмущенно потянул рукой за стаканчиком и только тогда понял, что снова могу шевелить конечностями. Медленно, через боль, все еще не чувствуя, что это тело мое, я снова стал им управлять.

Мы с братом вдвоем уставились на посиневшие толстые, как сосиски, пальцы. Я попытался простучать ими по кровати, по очереди - от мизинца до большого. Не вышло.

- Ну, пианистом тебе теперь не стать, - заметил Егор, - да и машину ты вряд ли сможешь водить.

Поймав мой тяжелый взгляд, брат добавил:

- Зато не будешь ссаться в штаны. Врачи обещали, что ты снова вернешься в мир больших мальчиков и поднятных стульчаков.

- Соня, - не логично, невпопад ответил я.

- Что Соня?

- Соня вышла замуж.

- Пиздец, - прохрипел Егор, и добавил совсем тихо: - вот это вы учудили. Самое время сказать: а я же говорил! Но не буду. Отдыхай.

Потом я снова заснул.

На третий раз меня кормили с ложечки чем-то перетерым. Ничего не говорили, и не отвечали на мои вопросы, только загадочно смотрели друг на друга. Егор на Любу, Люба на врача, все вместе на меня.

Поход в туалет я осилил через неделю. На восьмой день мог прошелся вдоль стены без опоры. Тогда же узнал обстоятельства аварии. Больше всех досталось мне, остальные отделались переломами или сотрясением. Это радовало.

Егор посчитал меня достаточно окрепшим, чтобы обсудить детали моего состояния.

- Тебя здесь не оперировали, старик. Капали всякой дрянью, но это максимум, что они могли сделать. Если бы ты решил сдохнуть где-нибудь