Развод на новый год - Лена Тэсс
Люба станет хорошей мамой.
- Мне это ни о чем не говорит, прости, - по крайней мере честно.
Она шмыгнула носом и произнесла:
- В июле. Приблизительно в начале июля.
- А когда мне могут сделать операцию?
- В любой день, я же говорила. Если что, ради нас подвинут расписание.
Я постарался улыбнуться. Мне было до того плевать на свою жизнь, что я даже не запоминал информацию по диагнозу, лечению, операции. Врачи постоянно крутились вокруг и рассказывали что-то, но оно не задерживалось в голове. И вообще мой мозг стал походить на гигантское решето, из которого вываливались события, даты, статьи уголовного кодекса и лица людей. Страшней всего было забыть Соню. Лучше всего, было наконец ее забыть. Егор утверждал, что все наладится, что это процесс обратимый, вот только… зачем? Все и так хорошо.
- Значит поедем на операцию, - спокойно сообщил я и добавил тем же невозмутимым тоном: - Люба, организуй пожалуйста нам роспись, необходимо узаконить наши отношения до… твоих родов.
Я не сказал до своей смерти, хотя подразумевал именно это. Один к восьми хороший шанс для надежды, и никчемный, чтобы пускать на самотек юридические дела.
- Ты хочешь, чтобы мы поженились? - Сухо спросила Люба. Но я увидел как что-то злое блеснуло в ее глазах.
- Именно.
Егор уселся на кушетку и, обхватив лицо руками, прошептал:
- Ой, дебииил. Что творит?!
Я мельком посмотрел на брата и продолжил:
- Это облегчит юридические вопросы после моей смерти. Ты родишь дочь, будучи в браке, и тебе не придется доказывать родство со своих слов и через тест ДНК. Зачем?
- Как предусмотрительно, - процедила Люба.
- И удобно. Никаких вопросов. Никаких комплексов у твоей девочки. Папа был и умер. Ну и в конце концов наследство, за которое не придется биться.
- Просто идиот, - прохрипел Егор из своей стороны палаты, но я его не слушал.
- Хочу сделать все правильно и не доставлять вам с ребенком проблем.
- А мне это зачем?
- Что?
Люба расправила плечи и села так ровно, что по ее спине можно на математике прямые чертить. Каждый жест выдавал скопившееся напряжение. Поворот головы, залом рук, натянутые носы туфель - все острое, все болезненное.
- Мне это все зачем, Макс? Я либо выхожу замуж за человека, который меня не любит, либо становлюсь вдовой. В чем смысл?
- Деньги. И моя фамилия. В нынешних условиях это может стоить куда больше той части наследства, на которую вы бы претендовали.
Несколько минут мы молча буравили друг друга взглядом. В Любиных глазах пылала ярость, в моих решимость смертника, готового сделать прыжок с моста. Впереди черная гладь воды и отражение луны которое зовет прикоснуться к себе. И я уже готов…
- Пожалуйста, Люба. Я хочу лечь под нож, зная, что сделал все правильно. Что у моего ребенка не будет проблем или недостатка в чем-либо. Что у нее будет хотя бы какая-то история обо мне, пускай короткая, детали ты можешь выдумать сама.
Губы Фроловой дернулись в кривой улыбке. Подбородок задрожал. И в следующий миг, она выбежала из палаты прочь.
- Не пойму, Максим, ты гений, ты святой или ты юродивый. Что там по определению всех трех? - Егор обалдело мотал головой и покрутил пальцем у виска.
Я не повелся на провокацию. Повернулся к брату и, собрав все силы, добавил:
- А ты проследи, чтобы ничего не попало в прессу. Про меня, аварию, роды, Любу - вообще ничего, понял?
- И зачем тебе все это?
- Так правильно.
- Ну раз правильно, то и женись после операции, а то, когда жених на кушетке и с уткой под боком - ну не очень романтично.
- Помнишь, когда от нас ушел отец?
- Конечно. Лучшее время в жизни. Всем наконец стало на нас насрать, и я все лето провел за гаражами. Если мне не изменяет память, то я и невинности там лишился.
- Тебе было десять, - хохотнул я, осаживая этого позера. Но улыбка сползла с моего лица, когда я вспомнил то, как я провел это лето. - Ты пропадал у одноклассников, а я видел как мама страдает. Дергается от каждого звонка. Закрывается в ванной и плачет, думая, что из-за воды мне не будет слышно.
- Все бабы склонны к истерии, - Егор как будто безразлично пожал плечами, но за беспечной улыбкой раздолбая ему не удалось скрыть горечь.
- Но не наша мама.
Она не жаловалась, но было понятно, до чего ей хреново. Я это видел и уже тогда решил, что ни за что не брошу своих детей, как это сделал наш отец.
- Странные выводы, старик. Я лично тогда решил, ни за что не вкладываться в отношения, как это сделала наша мама. И заботиться только о себе и своих интересах.
- Заботься, никто тебе не мешает. Только выполни мою просьбу. Если со мной что-нибудь случится, ты проследишь, чтобы с моей дочкой все было хорошо.
- Я бы себе и своего ребенка не доверил, а тут какой-то чужой.
- Не чужой, - надавил я. - Мой. Ты справишься.
В назначенный день меня транспортировали в городскую клиническую больницу имени Боткина. Как я и боялся, сделали это на вертолете. В полете меня вырубило не то от страха, не то от лекарства, но на этот раз обошлось без моих таблеток, которые мне теперь тоже противопоказаны.
Последнее что я видел когда закрывал глаза перед полетом - спокойный, улыбающийся Егор и алая от волнения Фролова.
Первое, что я увидел, когда меня разместили в палате Боткина - спокойный, улыбающийся брат и бледная до прозрачности Люба.
- Все хорошо?
- Конечно. Ты в надежных руках, так что все отлично.
Я не успел сказать, что спрашивал не про себя. Когда меня увозили на тележке, вслед за ней шел только Егор. Люба, распластавшись на четвереньках, упала в коридоре.
В одной больнице, в двух разных отделениях оперировали обоих Титовых.
Свет, кровь, алые потеки на белом халате. Тихие голоса, бряканье металла. Боль. Много боли. Остановка сердца, дефибриллятор, страх. Нечеловеческий крик и
