Да, шеф! - Джинджер Джонс

Кваме, похоже, остался верен своему слову и так и не вернулся. Хейзел зубами держится за конкурс, но явно бережет руку. Мишелю пришлось обрезать ей корочки с тоста, а Харджу – провожать ее в комнату. Все остальные в ссоре, и, хотя Мишель и Стефан вроде как запланировали однодневную романтическую поездку, накануне слышали, как они кричали друг на друга у себя на вилле. Сказать, что все на взводе, – ничего не сказать, а еще Ксантос упорно замалчивает случившееся с Кристосом. Остальные должны знать, что их повар не просто «болен». Фрейю грызет совесть за то, что она согласилась поддержать эту версию.

– Что с русалкой? – Она снова обращает внимание на Ксантоса.

Он предлагает ей воду из фляги.

– Вы, туристы, вечно торопитесь.

– Правда?

Он старательно имитирует британский акцент:

– Во сколько завтрак? Во сколько закрываются магазины? У нас есть время сходить в супермаркет? Когда открывается прачечная?

– Наверное, ты прав, – смеется Фрейя.

– Ладно, избавлю тебя от гаданий. Итак, греческая русалка.

– Страданий. Позволь мне избавить тебя от страданий – так говорят.

Ксантос хмурится.

– Страданий? Чушь какая. «Гадания» звучит таинственнее.

Она улыбается, потирая горящие плечи. И правда, так лучше.

– Итак, греческая русалка… богиня Атаргатис славилась красотой, но не хотела, чтобы ее обожали только из-за внешности. – Ксантос забирает у нее весла и направляет лодку к берегу, размеренно двигаясь сквозь прибой. – Решив проверить, будут ли боги по-прежнему почитать ее без красоты, она превратилась в простую серую рыбу. Ничего красочного. Ничего особенного. Ничего слишком «роскошного», как у вас бы сказали…

– Я бы никогда так не сказала.

Он поднимает бровь.

– Так вот. Атаргатис больше не могла оставаться на суше, поэтому нырнула в озеро и обосновалась там. Боги рассердились. Они не хотели, чтобы она расставалась со своей красотой – лицом, волосами, грудью… поэтому вернули ее верхней половине человеческий вид, но разрешили ниже пояса быть рыбой.

– Как предусмотрительно с их стороны.

Ксантос смеется.

– Русалка уплыла на свободу. Мораль истории такова: мужчине не под силу удержать женщину. Он может воздействовать на тело, но никогда не сумеет сломить ее дух.

– Ясно, – тянет Фрейя. Неужели это легенда о женской эмансипации или, более того, феминизме, просто с мужской точки зрения? Наверное, стоит впечатлиться, растрогаться и воодушевиться, но получается только возбудиться. Желание не исчезает даже от мыслей о завтрашнем соревновании. По правде говоря, Фрейя бы не отказалась, реши Ксантос воздействовать на ее тело и сокрушить дух прямо на борту этой лодки. Ни о чем другом она думать не может. И что, теперь Фрейя достаточно плохой человек и антифеминистка? Что, черт возьми, с ней такое?

– Надеюсь, ты сочтешь эту историю романтичной. – Его глаза блестят.

– Настоящий афродизиак. Я прямо поплыла.

Он хмурится.

– Поплыла? Куда?

– Я просто имела в виду… Ладно, неважно.

Ксантос смотрит на ее стремительно краснеющие плечи.

– У тебя есть рубашка?

Фрейя лезет в сумку за саронгом, который можно накинуть как шаль. Находит солнцезащитный крем, бальзам для губ, футляр для темных очков, телефон, кошелек, книгу, которую не собирается читать, а затем вспоминает, что оставила одежду на кровати. Ошибка новичка.

Ксантос неодобрительно кряхтит.

– Ты горишь.

– Буквально пылаю. – Фрейя пытается отшутиться, но, судя по виду плеч, завтра она появится с обгоревшей до хрустящей корочки кожей и волдырями. Ксантос берется за ворот синей льняной рубашки, а затем, к удивлению и радости Фрейи, раздевается, расстегивая по одной пуговице за раз, обнажая мягкую смуглую кожу, к которой так сильно хочется прикоснуться. Фрейе кажется, что она вот-вот воспламенится, сгорит внутри почти так же, как снаружи. Играя мускулами, Ксантос стягивает рукава рубашки и протягивает одежду как ни в чем не бывало.

– Очень галантно с твоей стороны, – игриво улыбается Фрейя, изнывая от желания.

– Я просто не хочу, чтобы ты сгорела.

– А ты? – Она старается не смотреть ему на грудь.

Он не дает ей отвести взгляд.

– Я тут родился. Я привычный.

Наслаждаясь прикосновением хлопка, Фрейя натягивает рубашку на плечи и вдыхает мускусный аромат. Затем улыбается, вспоминая парня, жившего через три фургона от них. Чтобы защитить Фрейю, он предложил ей неделю носить его спортивную куртку. Было до странного приятно закутаться в чужую одежду, ощутить заботу. Конечно, у Даррена Какого-его-там было множество спортивных костюмов, которые он одалживал направо и налево. Парень на самом деле даже особо об этом не задумывался, но все же какое-то время Фрейе было хорошо.

Ксантос прочищает горло.

– Могу я спросить, есть ли мистер Фри-я?

– Мистер Фрейя? – хихикает она. Так, ему все-таки интересно.

– Муж. Парень…

Фрейя застенчиво улыбается.

– Тогда бы я с тобой тут не плавала! – говорит она, гордясь собой за прямоту и делая мысленную пометку похвастать Хади, что не разучилась флиртовать.

Ксантос молчит, но его глаза говорят все, что надо. В них пляшут озорные искорки, и Фрейя невольно улыбается.

Они огибают ослепительно белые скалы, исследуют скрытые пещеры, сформированные ветром и водой, а море под лучами солнца превращается в постоянно меняющуюся палитру оттенков. Ксантос гребет к огромной известняковой скале, выступающей из воды и обтесанной временем. Деревья тамариска цепляются за побережье, виднеется ряд выбеленных рыбацких домиков, их двери окрашены в лазурно-синий. Фрейя вдыхает аромат кермека, смотрит на драный кипрский флаг, что свисает с мачты заброшенной лодки. Она упивается моментом, буквально дрожит от счастья.

– Знаешь, кому принадлежали эти пещеры? – Ксантос упирается руками в грубые белые, как кость, скалы, и заводит лодку в ущелье. – Клефтам.

Фрейя непонимающе морщит нос.

– Воры. Пираты. Партизаны. Еще во времена греческой революции клефты прятались в этих пещерах и устраивали засады на приближающиеся корабли, а затем хранили здесь добычу. Они грабили и местных, воровали коз, овец, крупный рогатый скот. Отсюда и название для клефтико, «украденный ягненок». Клефты ловили животное на пастбище, затем убивали его и часами запекали мясо на раскаленных камнях в яме в земле. Любую дыру приходилось засыпать землей, чтобы дым не выдал их логово.

Фрейя одобрительно кивает. Ксантос отличный рассказчик, и за время морской прогулки она узнает о кипрской культуре и истории гораздо больше, чем могла бы за целых две недели в таверне. Ксантос умеет заинтересовать. Теперь Фрейя будет смотреть на клефтико совершенно иначе. Тем не менее она начинает беспокоиться, вдруг это самая обычная экскурсия в рамках программы конкурса. Может, вопрос про мистера Фрейю был проверкой? Ксантос не пытается подкатить, как она подумала, а действует с самыми благородными намерениями? Какое разочарование. Она вела себя слишком кокетливо? Или недостаточно кокетливо? Может, не оценила по достоинству рассказы о кипрской