Запретная для авторитета. Ты будешь моей - Мила Младова

меня, как своего. Он действительно любил меня. Бабушка сказала, что моя мать оправдывалась тем, что забеременела от другого, потому что Марк не мог ее оплодотворить. Сказала, что была уверена, что он не может иметь детей. Поэтому, когда Екатерина родила девочку с его глазами, это опровергло утверждение моей матери. Не то чтобы ее слова хоть как-то оправдывали то, что она все равно сделала. Если бы отец любил мою мать, возможно, его бы волновала ее ложь, но их брак был фиктивным.

— Агата не виновата, что она его биологический ребенок, а ты — нет, — сказал Герман, сразу поняв суть проблемы Артура. — Это одна из главных причин, почему ты до сих пор ненавидишь ее так сильно, не правда ли? Потому что она была настоящим ребенком того, кто стал тебе отцом. Услышав, что ты — «результат» романа на стороне, ты чувствуешь себя отбросом, да? Хуже того, это заставляет тебя быть на одной ступеньке с Агатой, по твоему мнению. Говорю тебе прямо сейчас, Артур, заканчивай это. Прекрати портить ей жизнь.

Герман ткнул пальцем в стол, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

— Почему, по-твоему, я занялся ее делом в нерабочее время? Я знаю, что должен ей. Я не буду врать и говорить, что когда-нибудь извинюсь перед ней — да и она не примет моих извинений... но я отступлю.

— Я уверен, что ты это сделаешь, Артур. Потому что иначе тебе конец, — Герман наклонился вперед. — А теперь расскажи мне, почему ты считаешь, что Марк хотел сблизиться с ней?

— Он много болтал, когда напивался. Однажды он заговорил о Кате Стрельниковой. Сказал, что когда впервые услышал, что она вышла замуж за Калинина, посчитал себя виноватым. Понимаешь, он знал, что она наивна и отчаянно хочет, чтобы ее любили, и использовал это, чтобы играть с ней. Но когда она вышла замуж за Калинина, он почувствовал, что, должно быть, сломал ее. Он знал, какая жизнь будет у Агаты из-за брака матери, и он ненавидел себя. Если бы бабушка не заставила его так легко подчиниться, он бы попытался получить опеку над Агатой.

Я опустилась в кресло. Он врет, так ведь?

— Когда мой дядя рассказал про мальчика, который появился в ее школе, Марк отправился к нему домой и заплатил матери Теряева, чтобы его осмотрел врач. Он пообещал ей еще денег, если она сможет держать сына подальше от Агаты, что она и сделала. Я подумал, что, возможно, теперь что-то пошло не так.

— И? — поинтересовался Герман.

— Она сказала, что не видела сына с тех пор, как его уволили несколько месяцев назад. Она умоляла меня найти его; сказала, что он перестал принимать таблетки и она боится того, что он может сделать.

— Что он может сделать? — переспросил Герман.

— Она не уточнила, что имела в виду. Я спросил, могу ли я осмотреть его комнату, чтобы понять, есть ли там какие-нибудь наводки на то, куда он мог пойти. Наводок не было. Но я могу сказать, что его одержимость Андреем Калининым не исчезла. У него были альбомы, полные вырезок из новостей, статей, которые он распечатывал из Интернета, и рисунки, на которых он изображал Калинина. Этого он не делал до приема лекарств; последняя статья была датирована четырьмя месяцами назад.

Черт, это было совсем нехорошо.

— Было ли в этих вырезках что-нибудь об Агате? — спросил Герман.

— Только мимолетные комментарии в вырезках и статьях о жизни Калинина. Но...

Плечи Германа напряглись.

— Что?

— Я нашел письма.

— Письма?

— Целых три. Они были подписаны: «Твой друг».

— Что в них написано?

— В первом было написано, что отправитель считает Андрея Калинина великим. И что Роман действительно сын Калинина и его «наследник», — Артур с отвращением хмыкнул. — Он сказал Роме, что лекарства, которые он принимает, заставляют его видеть искаженную реальность. Этот человек, по сути, убеждал его прекратить прием таблеток, чтобы он мог «претендовать на свое наследство».

— Этот «друг» упоминал Агату?

— Только во втором письме. Он сказал, что это несправедливо по отношению к Роме, что она пользуется всем вниманием Калинина. Но он также сказал, что Агата не была плохим человеком, просто не ценила и не понимала Калинина так, как Рома. Друг также сказал, что «позаботится» о ней, а Роман должен просто сосредоточиться на себе.

По моим рукам побежали мурашки, а по телу прошел холодок. Что за хрень?

— А третье письмо? — подтолкнул Герман.

— Похоже, в своем ответе на предыдущее письмо Рома подтверждал, что Агата — хороший человек, потому что «друг» уверял его, что с ней не будет проблем. Говорил, что они знают все ее секреты, надежды и страхи. Сказал, что она не хочет видеть Калинина в роли отчима и с радостью отойдет в сторону, чтобы освободить место для Романа, истинного наследника. Друг добавил, что поделится с Романом своими секретами, когда они наконец встретятся лично.

Ругаясь под нос, я потерла затылок. Если то, что сказал Артур, было правдой, то я потенциально имела дело с двумя больными уродами.

— Полагаю, эти письма у тебя, — сказал Герман.

— Я намерен проверить их на наличие отпечатков.

— Я бы хотел взглянуть на них, — Герман протянул руку.

— Ты сомневаешься во мне?

— А есть ли у меня причина верить тебе без сомнений?

Вздохнув, Артур достал письма из кармана пальто.

— Не вытаскивай их из пакетов для улик.

Герман прочел каждое через пластик, одно за другим, а затем отдал обратно.

— Здесь нет обратного адреса. Откуда Рома знал, куда отправлять ответ?

— Я думаю, что «Друг» указал свой адрес на отдельном листке бумаги или что-то типа того.

— Если найдешь отпечатки, свяжись со мной.

Засунув письма обратно в карман, Артур поднялся.

— Я свяжусь с тобой, если будет о чем рассказать.

Встав, Герман последовал за ним к двери.

— И еще кое-что, — как только Артур повернулся, Герман ударил его кулаком в челюсть. Артур попятился назад, застонав от боли, затем выругался под нос. — Это за то, что чуть не задушил мою женщину, — сказал Герман. — Если бы не твоя сговорчивость, все было бы гораздо хуже.

Потирая челюсть, Артур отрывисто кивнул и ушел.

Глава 38

Я отключила видео на телефоне Германа и молча ждала, когда он придет за мной. Ждать пришлось не больше минуты. Он жестом показал Григорию, чтобы тот вышел из комнаты. Одарив меня короткой сочувственной улыбкой, тот послушался и оставил нас наедине.

Я посмотрела на Германа и сказала:

— Ну, это было... Черт, — я слабо взмахнула руками, не зная,