От «Дон-Жуана» до «Муркина вестника “Мяу-мяу”» - Сергей Николаевич Дурылин

Звенят

В холодной тьме твои копыта.

Быстрей! Скорей

Летят, летят

Грозящих туч стада[61],

Туманом даль[62] повита.

Туда[63]

Неси, мой конь, меня. Скрыто

Ее очей мерцанье,

Где,

Как мирра чистая, ризлито

Благоухание везде —

К ее стопам,

К ее ланитам,

К ее смеющимся очам —

Быстрей

Ты полем мчи меня открытым

Сильней —

Чем ветр дыханием сердечным.

За ней!

(Проносится.)

****

Лепорелло

(изнемогая. Конь его задыхается горячей пеной)

Синьор! Проклятье! Нет пути!

Синьор! Зову – и нет ответа.

Мария-Дева мать, прости:

Мне не видать рассвета!

Еще мгновенье —

Конь падёт.

Спасите! Гибну! Наважденье!

(Озираясь)

Никто нейдёт.

Зияет бездна в отдаленье.

Не конь, а ветр меня несёт,

Влечёт

И нет спасенья!

(Кричит)

Синьор!.. Мария Пресвятая!

Спаси! Клянусь

Навек забуду за спасенье

Тебя, проклятая и злая, —

Любовь!

Навеки отрекусь

От вас, земные наслажденья,

И в темной келье затворюсь!

Вся кровь

Во мне – я чувствую – застыла!

Спаси, Невидимая Сила,

Пошли рассвет!

(Кричит)

О, помогите!

Синьор! Ответа нет!

Синьор! – Ответа нет!

Спасите!

(Сильнейший удар грома.)

****

Дон-Жуан

Кто ты! Призрак лживый, и в тумане

Ты не умчишься от меня

И, торжествуя я заране,

Не ты – ликуя и дразня!

(Мчится.)

Вперед, вперед! Все тверже стремя

Держу у верного коня.

Бессилен конь, бессильно время,

Незрима смена тьмы и дня.

Вперед – терзая и волнуя,

Влечет нелживая мечта.

Заране правит, торжествуя,

Свой праздник сладостный мечта!

(Мчится.)

****

Лепорелло

(Конь падает от усталости, сходит с коня)

Ни шагу. Мертв и недвижим

<Неразборчивая строчка>

Туман глаза мне ест, как дым.

Я весь дрожу, <нрзб.>

Глаза зажмуря, Божьей вверяюсь воле —

А двум смертям не быть.

Пойду искать дороги в поле —

Все ж до утра бродить

Теплее, чем у трупа стыть.

(Кричит)

Спасите!

Помогите!

(Уходит.)

Дон-Жуан

(Конь, вынеся его к обрыву над морем,

останавливается – как бы окаменев.)

Что ж стал ты, конь, как камень,

недвижим?

Не кончен путь. Вперед! Еще есть

силы.

Нагонишь? В путь! Быстрее!

Долетим!

Предел один – предел могилы.

(Конь недвижим.)

Резкий луч света прорезывает широко тучи, и бесконечная, уходящая, стальная, холодная даль моря развертывается, волнуясь, у ног Жуана, – под обрывом.

Так вот ты где нашел себе преграду,

О бедный друг, так вот где твой предел!

Здесь море вечную рокочет серенаду,

Здесь вольности мечтаемый удел!

Но тот безумен, кто бы хотел

С мятежным сердцем, полным яда

Непройденный твой перейти предел!

Нет! Сердце, замолчи! Нам обвинять —

не надо —

Обмануты мы призраком пустым

И лжива – светлая отрада, —

Мгновенна, лживая, как дым.

Едва восстала в сердце, увлекая

И светлым маревом царя[64] —

Уж гаснет, в небе исчезая

И расплываясь, как заря.

Нет, сердце, замолчи! Не слышать,

Не звать и не любить – томительный

удел.

Земную скорбь небесной не утишить.

Любовь – непройденный предел.

Ты, море! – не давай пощады!

Ты, сердце, не зови!

Что быть должно́ – то было, будет то,

что надо

Минувшая ты, память, воззови!

Всё выпито из чаши бытия,

И для любви нет утоленья,

И жалит сердце темная змея

Обид и горького мученья.

Земля пуста. Безмолвно небо. Нет

Исхода – есть забвенье —

Небытия венчающий обет.

Проси же, сердце, утоленья,

Свети небытия последний свет!

Но если ночь, как день, тебя обманет

И нет покоя жданного в ночи —

Ты, сердце, верь: покой иной настанет —

И замолчи!

(В мучительном порыве, полном раздумья, стоит на самом краю обрыва. Море темнеет, и тучи поглощают снова лунный свет последним лучом, на мгновенье озаряющим одинокую фигуру Дон-Жуана.)

Лепорелло

(выбегает из тьмы. Радостно)

Мой господин! Мой добрый господин!

Я вас нашел. Вы живы. Боже правый!

Заря алеет тихо навостоке.

Мы спасены. Утихнул ветер.

Скоро

Придет рассвет, настанет день.

Найдем

Мы путь прямой и верный до Севильи.

Вы Девою Пречистой спасены.

Вы на краю обрыва удержались,

Лишь шаг один – в кипящей бездне

злой

Вы приняли бы темную кончину…

Мария-Дева вас спасла, синьор.

Дон-Жуан

Я рад, что спасся ты. В Севилью

Отправимся немедля оба мы.

Там несколько часов пробуду я.

Я золотом в дорогу запасусь,

А завтра в путь.

Лепорелло

(в ужасе)

Куда? Синьор,

куда?

Ужель…

Дон-Жуан

Спокоен будь: мы в путь

иной

Не медля двинемся. Надолго мы

Испанию покинем, чтоб отплыть

немедля

В Испанью новую – наскучила

Мне Старая Испания, и вот

Мы новую с тобою посетим,

Чтоб новая наскучить мне успела.

Лепорелло

Синьор! Охотно я до края света

Готов за вами следовать,

Не повторилась только б скачка эта.

Скакать, синьор, мы, право, же устали[65].

24 декабря

Предисловие составителя. Кошки в творчестве С. Н. Дурылина

Рукописный журнал «Муркин вестник "Мяу-мяу”» – это большая, переплетенная автором книга, полная рассказов и стихов, написанных от имени котов и кошек: Котоная Котонаевича, Маши Мурлыкиной, Вани Кискина и др. Журнал Дурылина «Мяу-мяу» частично был опубликован симферопольской исследовательницей его творчества Р. Бащенко[66]. Эта редкая и малотиражная публикация воспроизводится нами в этой книге.

Художественные достоинства этой рукописной книги Дурылина не вызывают сомнений, в них Дурылин – изысканный мастер слова и великолепный стилист. Мы обязаны радости узнавания Дурылина-писателя его верной спутнице и жене Ирине Алексеевне Комисаровой. Именно ей, своей любимой Арише, писатель посвятил рукописный журнал «Мяу-мяу», снабдив его, помимо шутливых стихов и рассказов, собственными юмористическими рисунками, сделанными разноцветными карандашами. Рассказы Дурылина сопровождались ласковыми надписями и обращениями к Арише. Нередко она становилась героиней этих стихов и рассказов.

Вообще, надо сказать, что тема котов и кошек – одна из ключевых в художественном творчестве Дурылина. Теперь, после 80-летнего забвения, мы знаем повесть Дурылина «Сударь кот»[67]. Дурылин посвятил ее художнику М. В. Нестерову. Нестеров оставил отзыв об этой книге в альбоме Дурылина: «Отличную книгу вы написали. Это лучшая ваша вещь <…> Вы здесь художник. Это для меня дорого»[68].

Вместе с тем Нестеров советовал Дурылину поменять название, потому что, по его мнению, это книга не о коте, а о людях с их страстями и страданиями. Но Дурылин не изменил название. Почему же он не последовал совету Нестерова, авторитету и художественному чутью которого полностью доверял?

Возможно, Дурылин временами терял веру в человека, видя вокруг себя ненависть, предательство, эгоизм, торжество зла и унижение человеческого достоинства. В отличие от человека, кошки всегда оставались верны Дурылину. Недаром его кот Васька в разлуке с