Страшное: Поэтика триллера - Дмитрий Львович Быков

В мистическом романе РенеДомаля «Гора Аналог» говорится, что в гороху каждого есть свой двойник — подобно тому, как ножны есть у меча, а у ступни — след. Только воссоединившись с этим двойником, можно познать древнюю мудрость, открыть не только себя, но и настоящий мир. Все, что нас окружает, — это ширма. Мы обезьяны, которые только подражают настоящей жизни, мы подвластны грезам и удовольствиям, и чем дальше идет прогресс, тем сильнее это усугубляется. Но это мнение Домаля, не совсем мое. Конечно, подняться на гору может очень редкий человек. Здесь, как и к любой тайне, нужен ключ — особенный дух и особенный ум. Николай Гронский был поэтом и альпинистом, он умер в 25 лет, но перед этим написал поэму о трех путниках. Один отказался идти, второй упал, третий спасся. Это классический сказочный сюжет о трех братьях, лишь один из которых — герой, способный нести в себе божественное сознание. Гора — сама по себе экстремальная локация, которая подталкивает к таким же экстремальным решительным действиям. Это не похоже на лес, подвал и прочее. Ты живешь каждую секунду или не живешь вообще. Любая ошибка может привести к смерти. Жизнь становится более концентрированной, насыщенной, превращается в сказочное геройское испытание. Гора — это проверка, которую сможет пройти только настоящий герой, только один из трех братьев. Гронский и сам был этим героем. Цветаева пишет, что лучше бы он умер в горах, в этой могиле без дна, то есть смертью, которую он так чувственно описал в поэме.

Я с этим не согласна. Он не мог умереть в горах. Это не сочетается с тем, что он эти горы покорил. Именно его поэтическое сознание было ключом. Альпинистом может быть только поэт. Даже если он не пишет стихов, тут речь скорее о божественной поэтичности. Заберись обычный спортсмен на высоту, он ничего не поймет. Путешествие по горе совершается вовсе не телом, а душой. Альпинисты в обоих текстах постоянно повторяют, что они отрекаются от своего тела, ибо знают, что это просто оболочка. Такой же инструмент, как ботинки и топорик, которые предназначены лишь для того, чтобы помочь добраться до вечного. Так что в этом случае то, как он умер, важно только для нас, для обычных людей. Для вечности важно то, что он покорил ее.

На горе шаг за шагом ты преодолеваешь не только высоту, но и самого себя. Гора — это наглядное отражение цикла жизни. Помню, когда я ходила в горы один раз, там сначала было тепло и легко, как весной, потом внезапно стало жарко и солнечно, как летом, потом по-осеннему пасмурно пошел дождь, а в конце, когда мы забрались на вершину, там была настоящая зима. Таким образом, человек проходит в горах полный жизненный цикл, чтобы потом переродиться: это и есть классический сюжет с инициацией. Гронский такой цикл тоже описывает. Он инициацию прошел. Как пишет Цветаева, его убила толпа, вытолкнувшая его с перрона, машина, то есть поезд, нанесший ему рану, и закон, то есть служащие метро, которые не хотели брать на себя ответственность, поднять его, из-за чего он сорок пять минут истекал кровью. Иными словами, смерти посодействовали инстинкт скопища, техника и рутина. Здесь эти три явления — такие же враги человека и его таланта, как в «Горе Аналог». Толпа сбивает нас с пути, отдает соблазнам, технический прогресс заменяет божественный мир на улучшенные пылесосы, а рутина не позволяет отсеять ненужное, замыливая глаз. Поэтому с альпинистами Домаля в гору не идут актриса, журналист, портной и поэт. Видимо, этот поэт просто профессионально пишет стихи, но не обладает нужным божественным сознанием, а все остальные перечисленные профессии в данном случае — воплощение поверхностности и моды. Поэтому альпинисты Домаля оставляют у подножья всю технику, что принесли, и они отказываются от своих разнообразных ученых профессий: в горах все это не имеет значения.

Для настоящего альпиниста ужасна не смерть в падении, а смерть внутреннего «я», которое перестает задавать вопросы о себе и мире. Такая рутинная смерть среди толпы, пылесосов и театральных спектаклей. Человек, который умер, даже не попытавшись подняться на гору, хуже человека, который с нее упал. А тот, кто упал, несомненно, хуже того, который все-таки смог добраться.

В каком-то смысле «Гора Аналог» — продолжение кафкианских размышлений о пути к Богу. Гора — это такой же замок, в который невозможно попасть, такой же процесс, в результате которого ты можешь умереть, как собака. Готика горы в том, что можно, с одной стороны, просто отказаться подниматься и жить в спокойном забвении. Можно подняться, чтобы завоевать очередную вершину, но ничего не понять из-за отсутствия нужного ума. А можно все понять, отправиться в путь, но разбиться, так и не дойдя до вершины, на которой ты увидел бы истинный мир. И этот мир, в свою очередь, показал бы истинного тебя. Альпинисты с трепетным уважением относятся купавшим, потому что они пытались, но у них не получилось.

Мертвый нечеловеческий страх живет в области скал. Не потому, что альпинисты, о которых мы говорим, боятся потерять тело. Нет. Гронский пишет:

Исполнен черною тревогой,

Ломает воздух шестисвист

В стране, где искушает Бога

Любовник смерти — альпинист.

Шестисвист — сигнал тревоги в горах. Альпинисты — любовники смерти. Их тело завещается скале, покровительнице высокой смерти, как душа завещается Богу. Страшнее всего не потерять оболочку, а так и не найти себя.

— Отлично. Кто у нас занимается лесом? Анатолий Екимкин, вперед.

— Я бы хотел начать доклад с стихотворения Мандельштама, которое, на мой взгляд, позволяет ощутить дух леса в готическом и одновременно детском понимании.

Только детские книги читать,

Только детские думы лелеять,

Все большое далеко развеять,

Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал,

Ничего от нее не приемлю,

Но люблю мою бедную землю,

Потому что иной не видал.

Я качался в далеком саду

На простой деревянной качели,

И высокие темные ели

Вспоминаю в туманном бреду.

На