От «Дон-Жуана» до «Муркина вестника “Мяу-мяу”» - Сергей Николаевич Дурылин

сильнее и значительней, нежели у ее просвещенного возлюбленного. Вереница таких встреч в русской литературе известна: кавказский пленник и черкешенка, Онегин и Татьяна, Печорин и Бэла, Рудин и Наталья Ласунская, все «тургеневские девушки». Дурылин, однако, снова вносит в это традиционное рандеву собственный, присущий только ему религиозный аспект. Дон-Жуан испытывает веру не знающей церковного Бога Долорес, и ее наивная крестьянская вера оказывается вернее его скептического атеизма – оборотной стороны внушенной церковниками общепринятой религиозности. Красивые слова Дон-Жуана о любви искушают чистоту Долорес, но вновь возникший призрак Прекрасной дамы уберегает целомудрие дитя природы, и Дон-Жуан опять кидается в погоню за призраком, бросая Долорес в ее крестьянской хижине.

Впрочем, построение сцены выдает скрытый замысел Дурылина, столкнувшего два сознания – наивно-непосредственное Долорес с признаками народной мудрости и изощренно-риторическое, испорченное лживым лицемерием цивилизации интеллигентское сознание Дон-Жуана. Их борьба кончается явной победой простодушной дитя природы Долорес. Логические богословские силлогизмы Дон-Жуана посрамлены простыми суждениями юной крестьянской девушки. Проблематика, которой Дурылин наполняет этот диалог, явно принадлежит XX веку и его расколотому безверием сознанию. Вот несколько образчиков конфликта этих двух персонажей:

Долорес

Однажды утром

Забрел сюда – блуждал он ночью долго —

Старик суровый. Имени его

Я не могла запомнить. Был он в черной

Одежде странной. После мне сказали, —

Он был монах. Ему дала я хлеба

И мяса. Хлеб он съел с водой

холодной,

От мяса отказался и сказал,

Что грех нам мясо есть, что пост

теперь.

Я не слыхала раньше этих слов.

Я старика спросила: что они —

Слова те: грех и пост – обозначают?

Сурово он молчал и на меня

Смотрел угрюмым, хмурым

взглядом. Вышел

Из хижины и молвил, обернувшись:

«Ты злая еретичка!» Непонятны

И эти были мне слова. А он

Мне долго говорил и <нрзб.> мял —

И всё рассказывал, – о чем, не знаю.

Не поняла, – что поняла, забыла.

Он говорил, что небо, что синеет

Так ласково и радостно над нами, —

То золотясь вечернею зарей,

То звездами – как золотом – играя,

Что небо то – не небо, а на нем —

Он говорил – могучее есть царство.

Есть Царь великий там, и у него

Есть Сын, и сына Мать, и кто-то третий —

Прозванье я его забыла. Там,

В том царстве, тысячи людей —

Но не таких, как видим на земле,

А светлых, легких и воздушных.

Я

Смотрела долго на небо зарей,

И в вечер поздний, и глубокой ночью,

И на рассвете. Только не видала

Я там Царя и Сына. Не было полков

Воздушных там с блестящими мечами,

Там не было прекрасного дворца.

Там не цвели чудесные цветы

И яблоки в садах не зрели

там, —

Как говорил старик мне странный.

Там

Лишь облака, как белые барашки,

Стадами шаловливыми бродили.

Их золотило солнце яркими лучами,

Их ветер гнал – те белые стада, —

Они по небу быстро разбредались,

Бесследно исчезали за горой.

А ночью в небе звезды загорались —

И каплями, дрожа, висели тихо, —

Вот-вот они, казалось, упадут,

Прольются капли влаги золотой…

Дон-Жуан

Ты лжи земной в предгорних не узнала,

Речей истлевших ты не поняла.

Но мне скажи, цветок мой горный, —

на ночь

Ты – в поздний час – ужели не шептала

Слова молитвы, с детства затверженной

Из уст не лгущих – материнских уст?

Долорес

Мне слов твоих неясен смысл.

Мне мать,

Когда я отходила к сну, бывало,

Лишь песни напевала. Их я помню.

Я их пою. Но погоди… Она…

Шептала мне какой-то Девы имя…

Я не могу его произнести.

Забыла… Но когда одной мне станет

Так скучно, так уныло в час ночной,

Когда стучится в дверь бесшумно вьюга

И голоса кричат в горах, и им

В ущельях откликают<ся> другие —

Я вспоминаю мать и Деву, – ту,

Что мать, меня качая, вспоминала…

И вьюга – мне казалось – утихала…

И замолкал тот горный разговор,

И я до у́тра тихо засыпала…

Дон-Жуан

Сойдя с тропы, в горах блуждая темных,

Застигнутая ночью и бедой,

Ты – мне открой – свой взор не устремляла

К далекому, синеющему небу?

Не чудился тебе в нем взор иной —

Всевидящий и знающий пути?

Припав к земле, ты небо не молила

Прорвать тебя обставший горный

плен

И путь тебе неложный указать?

Долорес

Блуждала я в горах. С тропинки

узкой

Сойдя, я верный путь теряла. Долго

Искала я утерянной тропы.

Меня страшил звериный рык

и голос,

И пропасть – темная, – как пасть —

зияла…

Я к небу взор невольно обращала,

У звезд искала верного пути.

Я с детства их узнала сочетанья —

Я в них свой путь не лживо узнаю…

И мне не страшны долгие блужданья…

Дон-Жуан

(в сторону)

Ей непонятна речь моя. Она

Не изучала богословья. Разум

Один лишь служит ей, а он не видит

Дворцов на небе и всезрящих глаз

И к воздуху пустому просьб не шлет,

И небо для него – лишь небо, звезды —

Лишь звезды для него.

(К Долорес)

О, Долорес!

Ты правду мне сказла! Но скажи —

Ты будешь умирать. Мы все должны —

Ты знаешь – умереть. Тебе не страшно,

Не жутко будет умереть?

Долорес

Не знаю.

Мне не понять вопроса твоего.

Цветы цветут – и осенью увянут,

И облака в полдневный зной растают —

Чего жалеть? Раскроют лепестки

Весною новые цветы, и снова

По небу облака другие будут

Бежать, сверкать и таять. Я не знаю —

Я Смерти не видала. И страшней

Мне люди, и гроза, что ночью блещет,

И волки, и в горах обвалы.

Дон-Жуан

(про себя)

Мне

В ее речах природа говорила —

Свободная и гордая природа.

(К Долорес)

Ты – горное, чудесное дитя —

Ты радуешь меня, как утро гор,

Как в вечных льдах алмазная заря, —

В глаза твои глядел бы я без сроку,

Простых речей твоих внимая

звуку.

Финал поэмы предсказуем: Дон-Жуан осознает тщетность погони за призраком. Его конь чудом останавливается на краю пропасти перед бушующим морем. Буря и ураган, как в шекспировском «Короле Лире», приводит Дон-Жуана в чувство, и он отрекается от своей нелепой мечты. Теперь ему все равно где жить. Вот почему он намерен закончить жизнь в Новом свете вместе со слугой Лепорелло. Они вернутся в Севилью на короткий срок, Дон-Жуан возьмет деньги и на корабле отправится в Америку искать новых приключений или скучать и тосковать о прошлом недостижимом идеале.

*