Искусство рассказывать истории - Габриэль Гарсия Маркес

Сокорро. Она ей как мать. И вот Сидалия поправляет Белинде волосы, расчесывает… И предается воспоминаниям: «У тебя такие же волосы, как у моей мамы…»

Рейнальдо. Не «нашей», не «твоей», а именно «моей».

Сесилия. «Мама часто мыла голову яичным желтком. И ей нравилось, когда я ее расчесывала».

Габо. Белинда сидит очень спокойно и позволяет себя ласкать.

Маркос. Тем временем можно включить музыку.

Сокорро. В их деревне радио еще нет.

Маркос. Сидалия рассказывает сестре, какими были вечеринки, проходившие в доме еще до рождения Белинды.

Габо. Она описывает мать на одной из таких вечеринок в новом платье… В этих отношениях есть элемент рабства, мы не знаем его природу, но тайный подтекст – безумие.

Сокорро. Нельзя забывать, что Сидалия очень набожная, у нее случаются истерические припадки.

Габо. Мистическое безумие в кино показывают чаще, чем обычное. Более того, случай Сидалии не должен иметь отношения к религии.

Сокорро. Но Сидалия сексуально неудовлетворена, у нее никогда не было жениха, уже наступила менопауза, а отношений так и не было… Невозможно, чтобы в ней не осталось ни капли сексуальности.

Габо. Если кому и нужен муж, так это Белинде.

Сокорро. Думаю, с переходными сценами, изображением повседневности мы решили. Что дальше?

Сесилия. Ночная сцена. Белинда ласкает себя, и Сидалия слышит ее вздохи.

Маркос. И снова к священнику и в аптеку…

Сесилия. Наступает воскресенье, с рассветом Белинда одевается и сидит в гостиной, надеясь, что сестра отведет ее на мессу.

Рейнальдо. Белинда не должна выходить из дома. Тем более с согласия Сидалии.

Габо. Если Сидалия такая ярая католичка, то для нее будет величайшим грехом не отвести сестру на воскресную молитву.

Рейнальдо. Мы сможем вывести Белинду только тогда, когда она окончательно сойдет с ума и наденет свое платье.

Габо. Мы на середине фильма. Хватит множить узлы; пора их развязывать.

Сокорро. Если бы мы только могли найти еще одну впечатляющую сцену, чтобы прояснить отношения любви и ненависти, взаимную зависимость сестер!

Габо. А если так: Сидалия купает Белинду. Раньше она только расчесывала ей волосы. Теперь она ее купает, причесывает, одевает…

Сокорро. Наносит косметику и спрыскивает духами? Кажется, я уже вижу сцену: «Ой, какая милая у меня девочка получилась! Что за ушки…»

Сесилия. Пока она ее купает, Белинда ласкает грудь, низ живота… Сидалия бьет ее по рукам, ругает: «Это нехорошо… Красивые девушки себя не трогают».

Габо. А сама продолжает намыливать ее, тереть… Какой момент! Скажи мне правду, Сокорро: хочешь чего-нибудь более впечатляющего? Пятидесятилетняя сестра купает тридцатилетнюю сестренку… уже одного этого хватит на целый фильм! Белинда – кукла. И Сидалия упрекает ее в том, что она не хочет ей отвечать…

Сокорро. Но всегда ли Сидалия будет говорить?

Габо. Почему нет? Как и все мы, если нам позволяют.

Рейнальдо. Кажется, это важная сцена: ведь если Белинда умеет готовить и убирать дом, то почему она не может купаться самостоятельно? Единственный возможный ответ: потому что Сидалия ей не позволяет.

Габо. И никогда не позволяла. Сцена заканчивается так: Белинда уже вымыта, одета, надушена… но в фартуке, подает еду Сидалии.

Сокорро. А когда заканчивает ее обслуживать, садится за рояль и играет…

Рейнальдо. «Люби меня сильно, сладкая любовь моя…»[72]

Сокорро. Играет, но не поет.

Габо. Какой замечательный финал эпизода! Единственное, что сейчас нужно Сидалии, это сходить в ванную и помастурбировать.

Сокорро. Нет! Для тридцати минут с онанизмом перебор. Кроме того, я уже сказала: скандал мне не нужен.

Габо. Если уж решила, то надо идти до конца. Все равно вырежут.

Дениз. Я запуталась. Когда Сидалия идет в аптеку?

Виктория. Нужно еще раз проговорить общую канву.

Элид. Согласно моим заметкам, у нас есть три большие вступительные сцены. Во-первых, Сидалия выходит из школы, пока Белинда надевает платье, затем они дерутся и Сидалия привязывает сестру к кровати. Во-вторых, диалог Сидалии и священника, после которого святой отец освобождает Белинду. И в-третьих, так называемые моменты повседневной жизни, которые начинаются с купания и расчесывания Белинды и заканчиваются тем, что она подает Сидалии еду и играет на рояле.

Сокорро. Это стержень повествования. Детали могут отличаться.

Дениз. А что потом?

Сокорро. Мы уже показали болезненную сексуальность Сидалии. Я думаю, теперь нам следует рассказать о скрытом эротизме Белинды.

Роберто. Это правда. Мы этого еще не видели.

Сокорро. Сейчас покажем. Ночь. Сестры спят или кажутся спящими, и мы видим, что Сидалия не спит: ее внимание привлекает шум на другой кровати. Белинда дышит все чаще, пока не достигает экстаза.

Габо. Сидалия понимает, что сестра мастурбирует. И тогда начинает плакать. Тихо, но безутешно. Слезы ручьем, она уже буквально залита слезами, но кусает губы и не говорит ни слова.

Сокорро. В этот момент Сидалия и не думает ругать Белинду или бить ее. Она как будто признает, что сестра имеет право хотя бы на толику частной жизни.

Габо. Единственное, что злит Сидалию, – платье матери.

Роберто. Если они спят в одной комнате, им не обязательно спать на разных кроватях.

Сокорро. Сидалия спит на большой кровати с балдахином. Белинда – рядом, но на кровати поменьше.

Габо. Сокорро, в какой-то момент нам придется проанализировать эту историю с опорой на общий контекст. Нужно как следует представить себе сельскую аристократию, разорившийся класс, находящийся в упадке. Пока информации достаточно. Теперь можно работать над финалом. Осталось плюс-минус десять минут. Нужно создать цельный фильм со вступлением, кульминацией и финалом. И еще: пусть это будет шедевр, иначе не стоит и пытаться.

Сокорро. Да, пора переходить к кульминации. Сидалия снова видит Белинду в платье, начинается драка, потому что на этот раз сестра дает отпор. На самом деле Белинда сильнее Сидалии, поэтому она ее толкает, трясет, и в определенный момент старшая валится с ног, ударяется головой о ножку рояля и замирает. Белинда думает, что сестра потеряла сознание, но на самом деле…

Габо. Она мертва? Я думал, что только после драки Белинда открывает сундук и снова надевает платье.

Сокорро. А кто тогда будет его рвать?

Габо. Платье? Никто. С драматургической точки зрения гораздо лучше, если Белинда оденется, выйдет на улицу и начнет вести себя как сумасшедшая лишь после смерти сестры.

Сокорро. Ну, платье не порвано, а залатано… Может быть, Сидалия чинит платье в предыдущей сцене – в один из тех переходных моментов, которые мы назвали повседневными, хотя впоследствии они весьма усложнились… Она порвала его во время первой драки.

Элид. Сидалия сказала Белинде: «Сними его!» – и резко потянула за рукав.

Габо. Вот как могла бы начаться последняя часть: с перехода от молчаливого плача Сидалии во время сцены мастурбации к ее сосредоточенной работе над починкой платья на следующий день. Сидалия шьет, а Белинда тем временем сидит за инструментом.

Сокорро. Но мы уже видели подобную структуру: Сидалия ест, Белинда играет…

Габо. Мы видели это две-три сцены назад…

Маркос. Они могут слушать радиопостановку.

Сокорро. В тридцатых?

Габо. Сокорро, ты можешь сдвинуть время действия, как тебе захочется. Идея мыльной оперы неплоха: сестры вышивают, проникнувшись сентиментальной атмосферой мелодрамы. Мы уже знаем, что это лишь затишье перед бурей. Так и должно быть, если мы хотим остаться верными нашим анархистским принципам.

Сокорро. Отмотаем немного вперед. Когда Сидалия заканчивает есть, а Белинда – играть на пианино (в первый раз), обе сидят в гостиной: Сидалия чинит платье, Белинда вяжет.

Элид. Такой покой подозрителен.

Сокорро. Что, если мы посмотрим на ночь мастурбации под другим углом? Сидалия долго плакала и теперь проснулась. Белинда крепко спит. Сидалия встает, зажигает лампу, достает из сундука платье и начинает его