По орбите - Саманта Харви

его подавлять. Есть люди вроде него (так он сам утверждает), которые склонны усложнять свою внутреннюю жизнь, потому что испытывают слишком много чувств одновременно, путаются в них и потому нуждаются в максимально простой внешней обстановке. Например, дом, поле, несколько овец. А есть люди, которым каким-то чудом удается упростить свою внутреннюю жизнь так, что им не страшны никакие внешние вызовы, сколь угодно сложные. Эти люди способны поменять дом на космический корабль, поле на вселенную. И хотя он отдал бы ногу за то, чтобы войти в их число, обмен явно был бы неравноценным, ведь разве будет от его ноги какая-нибудь польза тому, у кого уже есть безграничность?

Безграничности нет ни у кого, сказала она. В ответ он полюбопытствовал, готова ли она когда-нибудь отправиться на Марс, зная, что полет продлится не менее трех лет и что она, возможно, не вернется на Землю. Да, ответила она без малейшего колебания, и ей было трудно понять, почему кто-то выбрал бы другой вариант. Я хочу этого хотеть, продолжил он. Хочу быть человеком, который хочет полететь на Марс, но знаю, что свихнусь по дороге. Именно я буду тем пассажиром, который сойдет с ума и поставит миссию под угрозу, и ради общего блага организаторам придется меня усыпить. Да ладно тебе, нежно отозвалась она (хотя в глубине души была того же мнения).

Последний на сегодня мешок Нелл помещает в шлюзовую камеру, где хранятся скафандры — призрачные покачивающиеся существа, испытавшие на себе суровость космического пространства. Доведется ли еще хоть раз выйти туда в одном из них? Пребывание за пределами корабля и вправду напоминает фридайвинг. Однажды благодаря биолюминесценции Нелл посчастливилось заниматься дайвингом ночью — вокруг нее сверкали звезды. Твои легкие полны воздуха, тело и вода становятся похожими, сливаются воедино, разум спокоен и собран.

Они с мужем почти ежедневно обмениваются фотографиями; он присылает то снимок озера и горы на фоне кровавого заката, то крупный план сосульки, овечьего уха, цветка или столба ворот, то снова моря или облаков, которые отражаются на мокром песке, то ночного неба с кружком, нарисованным в том месте, где прямо над ним пролетала космическая станция. На снимке ее не видно, зато подпись к нему гласит: Ты находишься/находилась здесь. К моменту, когда ты получишь эту фотографию, говорилось в его письме, ты успеешь обогнуть мир еще восемь или девять раз. Согласись, сказал он, мужу, чья жена летит над его головой со скоростью семнадцать тысяч миль в час, приходится несладко. Он никогда не знает, где она и где ее искать.

В ответ она присылает ему фото Земли, звезд и Луны, модулей, своей каюты, членов экипажа и их совместных ужинов. Фото Ирландии, которая всегда хотя бы частично скрыта облаками. Фото себя на велоэргометре в лучах беспощадного, не оставляющего в покое неонового света, среди серпантина кабелей, проводов, экспериментальных стоек, камер, компьютеров, воздуховодов, вентиляционных отверстий, решеток, люков, переключателей, панелей. Вообще-то муж всегда знает, где ее найти. Местонахождение Нелл тщательно задокументировано и общеизвестно, она пребывает на фиксированной орбите, предсказуемой с точностью до миллисекунды. Она может быть в любом из семнадцати модулей, но нигде более. За исключением того случая, когда парила снаружи, в открытом космосе — но даже тогда ее страховали фалы и за ней наблюдали сотни глаз.

Можно сказать, Нелл в ловушке. Тогда как ее муж волен перемещаться, куда ему заблагорассудится. Их отношения длятся шесть лет, пять из которых они женаты; четыре года из этих пяти она проходила предполетное обучение; из этих четырех лет они провели вместе лишь несколько месяцев; из этих нескольких месяцев они и трети не прожили в Ирландии, в унаследованном им семейном доме, куда он в прошлом году переехал с чемоданом вещей, потому что, раз уж он проводит большую часть жизни один, лучше жить там, чем в их лондонской квартире, где у него нет ни сада, ни свободного пространства, ни ощущения, кто он такой. И вот теперь он обитает в стране, которую она едва знает, в стране, которая представляется ей такой же мифической, как и ему — виды планеты из космоса. Край, где произрастает тростник, болотный хлопок, можжевельник и фуксия. Его владения, снимок его на фоне собственного поля, его силуэт меркнет на фоне пылающего заката. (Кстати говоря, кто его фотографировал?)

И тогда она спросила его: кто из нас человек-загадка? На что он ответил: мы оба. Каждый по-своему, но в равной мере. В твоей голове теснятся аббревиатуры, в моей — названия овечьих болезней. Мы оба в равной мере люди-загадки.

Виток 9

Хеллоу, говорит Роман в динамик радиоприемника. Здрасте! Хеллоу!

Хеллоу!

Здрасте, хеллоу.

Это действительно вы? Это космос? Вы астронавт?

Космонавт. Здрасте, хеллоу.

Как вы сказали?

Как ваши дела?

Я Тони.

Я Роман.

Я сказал: Тони.

Я понял.

Я вас не слышу.

Я Роман.

Трещит жутко, и вас еле слышно.

Я Роман, космонавт.

Как ваши дела?

Хорошо, а ваши?

Я Тони.

Будто две громадные кофемолки, плывущие в бескрайнюю тьму, протискиваются сквозь межзвездную среду над гелиосферой два аппарата, известные как «Вояджер-1» и «Вояджер-2». Оснащенные антенной с высоким коэффициентом усиления, магнитометром слабого поля, магнитометром сильного поля, гидразиновыми двигателями, системой космических лучей и ориентации, они удаляются от Земли на тринадцать миллиардов миль в сторону вечности. К начиненному электроникой корпусу каждого из них прикреплен футляр с золотым диском, который мог бы быть памятной табличкой или порталом, хотя на самом деле является фонографом, виниловой пластинкой с земными аудиозаписями.

Возможно, в ближайшие пятьсот миллиардов лет зонды, совершив оборот вокруг Млечного Пути, наткнутся на разумную жизнь. Возможно (возможно!), когда через сорок тысяч лет они подлетят достаточно близко к той или иной планетарной системе, одна из тамошних планет окажется населена некой формой жизни, и ее представители примутся следить за зондами при помощи того, что можно назвать глазами, установят телескоп, взглянут на старые, потрепанные зонды, давно оставшиеся без топлива, и с тем, что можно назвать любопытством, возьмут тем, что можно назвать пальцами, иглу (прилагается в комплекте) и опустят ее на пластинку, и тут наконец космос огласят величественные аккорды та-да-да-да-а Пятой симфонии Бетховена. Точно раскаты грома, они пронесутся через все границы. Человеческая музыка проникнет во внешние пределы Млечного Пути. Там будут Чак Берри и Бах, Стравинский и Слепой Вилли Джонсон, а также мелодии, сыгранные на диджериду, скрипке, слайд-гитаре и сякухати. Песня китов будет развеваться над созвездием Малой Медведицы. Не исключено,