Гносеологические аспекты философских проблем языкознания - Владимир Зиновьевич Панфилов

Как отмечает М.Б. Храпченко, в структуральном литературоведении существуют два направления. Представители первого из них (Й. Мукаржевский др.) утверждают, что литературно-художественное произведение есть система знаков, так как основным его средством является словесный знак. Сторонники второго направления (Ю. Лотман и др.) полагают, что художественная литература обладает своим специфическим «языком», надстраивающимся над словесным знаком[126].

При всех различиях этих двух направлений их объединяет положение о том, что художественная литература, будучи имманентной знаковой системой, не является специфической формой отражения действительности.

Как пишет М.Б. Храпченко,

«такое умозаключение обусловлено даже не известной совокупностью фактов, а тем распространенным в наше время „знаковым фетишизмом“, с которым, в частности, связано стремление видеть в семиотике современную гносеологию»[127].

Тенденция абсолютизировать роль знаков и знаковых систем находит свое наиболее яркое выражение в той точке зрения, согласно которой всякое знание и в том числе научное знание есть лишь определенным образом организованная система знаков – «язык», не имеющий отношения к объективной действительности, т.е. в своеобразной форме идеализма, который можно назвать лингвистическим (или шире: семиотическим).

Внутренняя слабость концепций, в основе которых лежит принцип имманентности, абсолютной независимости знаковой системы того или иного рода состоит в том, что этот принцип находится в явном противоречии с основным понятием семиотики – понятием знака. Сущность знака, его основная функция заключается в том, что он представляет, замещает нечто, находящееся вне этого знака и той знаковой системы, к которой он принадлежит. Поэтому не может быть такой знаковой системы, которая была бы замкнута на саму себя и компоненты которой ни с чем не соотносились бы вне нее. Как пишет М.Б. Храпченко,

«знак, который ничего не обозначает и существует будто бы вне связи с материальной действительностью или определенными представлениями, намерениями людей, реально знаком не является. Он потому и носит название знака, что обозначает собой какие-то объекты, идеи, действия. Без такой связи знак теряет свой смысл, свое значение»[128].

В достаточно отчетливой форме принцип, согласно которому языковая единица в целом и ее идеальная сторона, в частности, является всецело продуктом ее отношений к другим языковым единицам, был сформулирован в языкознании Ф. де Соссюром. Определяя языковой знак как комбинацию понятия и акустического образа, или, иначе, означаемого и означающего[129], и указывая, что

«связь, соединяющая означающее с означаемым, произвольна»,

Ф. де Соссюр делал из этого вывод о произвольности языкового знака в целом[130].

Однако если не сводить сущность языкового знака к связи означающего и означаемого[131], то из самого факта ее произвольности, состоящей в том, что между означающим и означаемым нет никакого подобия, по-видимому, еще не следует, что признак произвольности будет свойствен не только означающему, но и означаемому. И у Ф. де Соссюра мы находим иное обоснование принципа произвольности означаемого как компонента языкового знака. Говоря об означаемом, Соссюр оперирует терминами «понятие» («идея»), «значение» и «значимость» (= «ценность»). Под «значением» он имеет в виду «понятие», взятое в его отношении к акустическому образу, т.е. к означающему[132]. То же самое «понятие», но рассматриваемое уже в его отношении к другим компонентам языковой системы того же порядка, определяется им как «значимость»[133]. Именно понятие значимости оказывается центральным в соссюровской теории языкового знака и сущности языка в целом. Именно из того понимания значимости, которое развивается Ф. де Соссюром, и следует вывод о произвольности не только означающего, но и означаемого.

«Говоря, что они (значимости. – В.П.) соответствуют понятиям, – пишет Ф. де Соссюр, – следует подразумевать, что эти последние чисто дифференциальны, т.е. определены не положительно своим содержанием, но отрицательно своими отношениями с прочими элементами системы. Характеризуются они в основном именно тем, что они – не то, что другие»[134].

В другом месте Ф. де Соссюр утверждает, что

«значимости остаются целиком относительными»

и их

«единственное обоснование… сводится к обычаю и общему согласию»[135],

что

«язык не может не быть системой чистых значимостей (ценностей)»[136].

Такое понимание роли фактора системности в конституировании означаемого языкового знака (как, впрочем, и означающего) вытекает из развиваемой им концепции о сущности мышления в его отношении к языку и действительности.

«Характерная роль языка в отношении мысли, – пишет Соссюр, – не заключается в создании материального звукового средства для выражения идей, но в том, что он служит посредником между мышлением и звуком и притом таким образом, что их объединение неизбежно приводит к обоюдному разграничению единиц. Мышление, хаотичное по природе, принуждено уточняться, разлагаясь… все сводится к тому в некотором роде таинственному явлению, что „мысль – звук“ требует наличия делений, и что язык вырабатывает свои единицы, оформляясь между двумя бесформенными массами»[137].

В другом месте Ф. де Соссюр выражается еще более определенно.

«Взятое само по себе, – пишет он, – мышление похоже на туманность, где ничто не разграничено»[138].

Таким образом, по Ф. де Соссюру, язык как система значимостей, сводимая к сети отношений, играет определяющую роль по отношению к мышлению, так что все возникающие в мышлении разграничения, т.е. понятия, суждения и т.п., есть не результат в той или иной степени адекватного отражения действительности, а результат воздействия на него языка. Следовательно, здесь Ф. де Соссюр выступает как предшественник концепции о соотношении языка, мышления, познания и действительности, которая в последующий период получила развитие в неогумбольдтианстве и неогумбольдтианской этнолингвистике, общей семантике и лингвистической философии, а также в некоторых направлениях семиотики.

Итак, в понимании Ф. де Соссюра идеальная сторона языковой единицы (означаемое), сводимая им в конечном счете к значимости (valeur), является произвольной в том смысле, что она не есть результат отражения объективной действительности, поскольку представляет собой всецело продукт имманентных внутрисистемных языковых отношений[139]. Сам Ф. де Соссюр выразил эту мысль в следующей итоговой формулировке:

«Произвольность и дифференциальность суть два соотносительных качества»[140]

Выдвигаемое Ф. де Соссюром наряду с понятием произвольности языкового знака понятие его относительной мотивированности лежит совсем в иной плоскости и здесь не существует той антиномии, которая усматривалась в последующей традиции. В самом деле, ведь языковой знак объявляется Ф. де Соссюром мотивированным на том основании, что некоторые языковые единицы по своему происхождению связаны с другими языковыми единицами[141]. Очевидно, что такого рода мотивированность не ограничивает, как это