Почему психоз не безумие. Рекомендации для специалистов, пациентов и их родных - Стейн Ванхеле
На мой взгляд, такую манеру поведения может развить у себя каждый. Некоторые люди делают это неосознанно и сублимируют психотические переживания в творческие порывы. На самом деле люди, подверженные психозу, как правило, очень творческие13. Отчасти из-за того, что они в меньшей степени скованы условностями и традициями. Творческая жилка помогает установить связь с окружающими, но важно помнить, что это невозможно сделать в одиночку. Окружающие также играют важную роль в этом процессе. Чтобы помочь человеку прийти в себя после психотического эпизода, требуется окружение, готовое выслушать, вселить уверенность, дать признание и уделить время.
Вспоминая все это, я понимаю, как же нам повезло, что после унизительного падения я не совершил ошибку и не стал как можно быстрее всеми силами пытаться вернуть себе роль «эксперта». Возможно, именно этого все от меня и ждали: специалиста, который все знает и быстро во всем разберется. Но это не то, что было нужно Марио. Больше всего ему был нужен не идеальный человек, а тот, у кого были свои недостатки и кто был бы готов с ним разговаривать; кто-то, кто выслушал бы и поговорил.
Чтобы по-настоящему ощутить эффект от психотерапии или, в более широком смысле, разговора с человеком, страдающим психозом, крайне важно не только начать с осознания своих недостатков, но и изменить образ мысли. Как утверждал французский философ Мишель Фуко, дискурсивный выбор выражается в тех понятиях, которые мы используем. Он же формирует наши понятия о мире и определяет, к какой категории общества мы относим человека. Наши слова, мнения и размышления влияют на то, как мы относимся к окружающим14.
Сегодня в исследовании психоза доминирует биомедицинский дискурс. Но это вовсе не означает, что в его основе лежит какой-то прорыв. Бо́льшая часть информации, которая содержится в справочниках, статьях в прессе или на веб-сайтах, а также мнений, высказанных неспециалистами, посвящена мозгу, генетике и медикаментозному лечению. Это может показаться научным, но средства массовой информации часто делают избирательные и преувеличенные выводы из статей по биопсихиатрии15. За годы дорогостоящих биологических исследований не найден ни один физический индикатор психоза16. Нам так и не удалось обнаружить мозговую аномалию, которая присутствовала бы, скажем, у 90 % пациентов и 9 % участников контрольной группы. Не существует биомаркеров, которые можно было бы использовать в диагностике и лечении.
Точно так же, вопреки распространенному мнению, антипсихотические препараты не способны вылечить психоз. Слово «антипсихотики» может наводить на мысль о параллели с «антибиотиками». Тем не менее эти препараты не устраняют причины заболевания, а скорее снижают уровень восприятия внутренних и внешних раздражителей. Обзорные исследования показывают, что таблетки помогают только четверти пациентов с психозом. Еще примерно в половине случаев медикаментозное лечение пусть и дает некоторый эффект, но также вызывает побочные эффекты (потеря мотивации, оцепенение, беспокойство, повышенный риск развития диабета и т. д.). В оставшейся четверти случаев положительного эффекта просто нет17. Иными словами, антипсихотические препараты порой показывают хорошие результаты, но это вовсе не чудо-лекарство. Исследования, проводившиеся на протяжении двадцати лет, показали, что продолжительный прием этих препаратов может нанести вред здоровью и повысить риск повторных психотических эпизодов18.
Но при этом мы знаем, что исключительно биологический взгляд на психоз усиливает стигматизацию19. Чем больше людей верит в то, что психоз – это генетическое заболевание мозга, тем больше они верят в то, что это фатальное и необратимое состояние, которое делает людей непредсказуемыми и опасными. За последние десятилетия подобные предубеждения усилились, и это привело к социальной изоляции и жестокости по отношению к людям с серьезными психическими заболеваниями20. Важно то, что подобные предположения не просто ошибочны – они несправедливы и пагубны для пациентов.
Следовательно, когда речь заходит о психозе, нужно изменить наше мышление и лексику и делать упор на субъективный опыт – на сознание, а не на мозг. Важно внимательно изучить природу психотического опыта и попытаться понять, как он организован, что выражает и как встроен в жизнь и социальный контекст пациентов. Детально изучая все это, мы меняем дискурс и образ мышления, что позволяет нам более открыто и гуманно взаимодействовать с людьми, страдающими психозом.
Психотические переживания сложны и разнообразны, а это значит, что для их описания необходим богатый словарный запас. Слов «галлюцинации», «бред» или «негативные симптомы»21 недостаточно. Они варьируются от отдельных психотических переживаний, при которых нарушается как самовосприятие, так и восприятие реальности, что приводит к растерянности, вплоть до явных психотических переживаний, при которых человек оказывается погребен под тревожными сигналами и посланиями, которые «поступают» извне. Чтобы по-настоящему осознать ситуацию, нам нужно попытаться понять, что чувствует человек и о чем говорят эти сигналы.
В справочниках и журналах можно найти бесчисленное множество объективирующих описаний психозов. Это означает, что психотические расстройства рассматриваются через призму внешнего наблюдателя. С этой точки зрения внимание, как правило, привлекают именно аномальные стороны психоза. Но там мы теряем связь с личной историей пациента. Здесь важно отметить, что для психоза одинаково важны как внешние проявления, так и его внутреннее наполнение. Они связаны с ассоциативным мышлением и отсылают к сложным ситуациям и событиям. Так, люди, которые слышат голоса, нашептывающие жестокие слова, часто были жертвами насилия в прошлом, а те, кто страдает от патологической ревности, часто испытывают беспокойство и страхи по поводу романтических отношений.
Психоз – это стремление к признанию, установлению связей, а также к Истине (да, с большой буквы И). Но эта такая Истина, которую бессвязно выражают в виде иного способа восприятия реальности, «искаженная» Истина с разрозненными сюжетными линиями и неортодоксальными ассоциациями, которые вряд ли вызовут отклик у человека с логическим мышлением.
Марио позволил мне сделать открытие, что обычный разговор способен изменить все. Несмотря на его серьезные умственные проблемы, связанные с синдромом Дауна, мы с ним беседовали раз в неделю на протяжении чуть больше года. Для тех, кому интересно, можно ли считать такую частоту и длительность лечения стандартными, я отвечу, что траектория лечения, как правило, очень гибкая и подстраивается под нужды и проблемы пациента. И это предполагает, что терапевт приспосабливается к стилю жизни и интересам пациента.
Порой было непросто уловить смысл того, о чем говорит Марио. Он имел привычку перескакивать с темы на тему, что усложняло
