Работа над ролью - Константин Сергеевич Станиславский
Этот монолог прерывается, может быть, большими паузами, во время которых Отелло исступленно стоит и молчит, досматривая картину того, что теряет. Во время других пауз он, может быть, склоняется на камень и долго беззвучно рыдает, трясется и как-то покачивает головой, точно прощаясь. Это не пафос воинственного восторга, а плач предсмертного прощания.
Кусок Г (IV). Начинается со слов: «Возможно ли?» – кончается словами: «Я вам больше не слуга».
Название куска и задачи: «Объяснить Яго, что (берегись!) безнаказанно так шутить нельзя».
Исполнитель должен всеми способами и средствами, приспособлениями, приемами, убеждениями, мольбой, предупреждениями, запугиванием, наконец – простой физической силой и грозным видом убедить Яго в том, что его ждет.
После того как изранил себе душу, нарисовав в предыдущем куске картину того, что теряет, он чувствует необходимость на кого-нибудь излить свои муки. Вот тут он и начинает срывать свою боль на Яго.
В конце этого куска при словах Яго: «О, смилуйтесь! Спаси меня, о небо!» – Отелло, просто разгорячившись, хотел сейчас же привести свои угрозы в действие, но Яго так закричал, что привел его в сознание. Отелло на минуту остановился и понял, что сделал. Ему стало противно, тошно на душе, и он бежал. Куда?
Вот тут-то мне и нужна та площадка, о которой я говорил в объяснениях в начале картины.
Кусок Д (V). Начинается: «Я вам больше не слуга» – кончается: «…когда она рождает оскорбленья».
Название куска: «Что я сделал?»
Задача: скрыться, чтобы не видеть ни себя, ни других.
Объяснение. Отелло решил бежать от людей, никого не хотел видеть.
Яго ведет контрзадачу. Он как ловкий актер и провокатор, по-настоящему испуганный грозившей ему смертью, запыхавшись от происшедшей борьбы, пользуется своим состоянием для новой провокации. Ему нужно проучить Отелло, испугать тем, что он оставляет его одного, так, чтобы этот урок надолго был ему памятен.
Для того чтобы сыграть эту сцену горячо, он пользуется случайно взвинтившимися нервами. Отелло лежит неподвижно от отчаяния (не нужно здесь плакать, как всегда это делают; его состояние сильнее, больше, чем слезы).
Кусок Е (VI). Начинается: «Нет, погоди!» – кончается: «…ее застать?»
Название куска: «Караул! Спаси! Нет сил!»
Задача: разжалобить Яго, чтобы помог.
Если в куске В Отелло хотел объяснить Яго, что тот сделал с ним, то в этом куске пытается разжалобить, показать проиллюстрировать внешне, физически весь ад, который он переживает.
Это своего рода спектакль, которым люди при общении друг с другом пользуются для того, чтобы лучше, образнее показать то, что с ними происходит.
Все приспособления, все краски голоса и движений, которые могут объяснить не столько уху, сколько глазу то, что чувствует актер, Отелло пускает в ход.
Когда Яго понял состояние Отелло и то, что он, Яго, ему необходим, он стал несколько авторитетнее, чем раньше.
Кусок Ж (VII). Начинается словами: «Смерть и проклятье!» – кончается: «…одна слаба для мщенья моего!»
Название куска: «Следователь».
Задача: разобраться, понять.
Отелло делает все, чтобы заставить Яго говорить.
В этом куске в роли Отелло можно уже по тексту начать возмущаться и свирепствовать, но это было бы нехорошо в смысле постепенности и подбора красок, поэтому его восклицания: «Смерть и проклятье!», «Чудовищно! Чудовищно!», «Я разорву ее на части!» – надо понимать так: он восклицает это не от ужаса перед уже свершившимся фактом, а лишь от ужаса перед допускаемым предположением. Ведь и такие восклицания поощряют Яго к дальнейшему рассказу.
Главная игра Отелло не в этих восклицаниях, а во время текста, произносимого Яго. Он жадно слушает его и этим, естественно, как бы подстегивает его к дальнейшему рассказу.
При словах: «Чудовищно! Чудовищно!» – Отелло впервые на минуту поверил в возможность этих фактов и остолбенел.
В таком же тоне идет и следующая реплика: «Да, сон, но обличает он то собой, что было наяву…»
Тут он еще в оцепенении и переваривает известие.
Реплика: «Я разорву ее на части!» – инстинктивно вырвалась, как тигриный рев. Следующей репликой: «Такой платок я подарил ей» – он с болью доказывает Яго, что прав.
Все это – лестница, подходы к дальнейшему финальному решению, но не забывайте: только подходы, – а внутреннее обоснование для них – в основной задаче куска: хочу понять.
Три последние строчки: «О, отчего не сорок тысяч жизней у этого раба?» и так далее – говорятся не с яростью, а с ужасающей болью, с тоской, а не с силой, именно ввиду постепенности нарастания и распределения красок.
Кусок кончается огромной гастрольной паузой, в которой актер доживает накопленные за эту сцену чувства и принимает новое решение.
Теперь как определить линию Яго в этом куске?
В предыдущих кусках – А, Б, В, Г – Яго только старался обратить на себя внимание. То, что Отелло хотел его сбросить, в конце концов, только помогло ему, так как вызвало реакцию в Отелло и его мольбу о помощи.
С этого момента Яго повел свою линию, но, всегда, не прямо, а под личиной своего добродушия. В данном случае он прикрывается тем, что для спасения Отелло приходится говорить правду.
Отелло требует во что бы то ни стало ответа и заставляет Яго доказать то, чего он доказать не может. Яго против своей воли, ищет факты, чтобы разъяснить дело и тем помочь Отелло выйти из неясного положения, которое его удручает. Словом, он играет на том, что нужно что-то сделать, а сделать трудно – нужно выдать приятеля, а не хочется. Свою личину добродушия актер должен изображать так искренне, чтобы обмануть не только Отелло, но и самого зрителя.
После паузы Отелло встает, и начинается новый кусок.
Кусок З (VIII). От слов: «Теперь всему, всему я верю!» – заканчивая словами: «…пока не поглотятся диким мщеньем».
Если в куске В Отелло иллюстрирует то, что сделал с ним Яго, если в куске Е – ту муку, которую переживает, то в куске З он иллюстрирует ту перемену, которая с ним произошла, притом произошла бесповоротно.
Такова задача куска, а сам кусок я бы назвал: «Вот каков я стал теперь».
И в этом куске, как и в предыдущем, я ищу технические средства, чтобы удержать актера от перехода на вольтаж[49], иначе он начнет выжимать страсть и рвать ее
