Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин
Об отношении языка к действительности
Огромны заслуги В.И. Ленина в разработке теории познания. Главный вопрос философии – отношение сознания к бытию. В.И. Ленин, опираясь на данные современной ему науки, с неопровержимой точностью доказал, как объективный мир отражается в человеческой голове и как часто ошибаются даже крупные ученые в теории познания, ставя вторичное, т.е. сознание на место первичного, объективной действительности. Ошибки такого рода по разным причинам оказываются живучими. Они широко распространены и в современном языкознании, что лишний раз показывает зависимость лингвистических теорий от философских концепций. Нет никакой возможности в этой статье дать характеристику чрезвычайно разнообразных и пестрых идеалистических течений, отражающихся в различных лингвистических направлениях, тем более показать их историческую последовательность в развитии языкознания. Для всех этих течений характерна одна общая черта – возведение языка как системы знаков в абсолют, своеобразная магия языка. Эта ошибочная исходная позиция коренится в том, что все познание мира действительно добывается и передается через язык, фиксируется в нем. Из этого делается вывод, что реально только то, что содержится в самом языке. На этой посылке строится все шаткое здание так называемой лингвистической философии, у истоков которой стояли Р. Карнап и О. Нейрат (Венский философский кружок) и основателем которой считается Л. Витгенштейн.
Согласно доктрине лингвистической философии, нет ничего достоверного вне общепринятого в том или ином языковом сообществе языкового стандарта, вне «фактического употребления языка». Вся история философии сводится к тому или иному истолкованию значений слов, выражений и речевых контекстов. Различия между философскими течениями обусловлены неправильными истолкованиями языковых значений. В связи с таким абсолютизированно-метафизическим пониманием языка проблема соотношения языка (мышления) с объективной действительностью объявляется «псевдопроблемой». Будто бы достаточно понять, как употребляются значения в языке, и тогда все философские споры исчезнут сами по себе.
Лингвистическая философия подверглась справедливой критике с разных сторон. В своих посылках она заключает в себе непримиримые противоречия. Общепринятый языковой стандарт, фактическое употребление языка во многих отношениях являются фикцией, поскольку они изменчивы. Многие кардинальные понятия современной жизни, такие, как «капитализм», «социализм», «коммунизм», «демократия», «свобода» и т.п., осознаются по-различному и сразу же возвращают нас к объективной действительности, к коренной проблеме философии, от которой с такой легкостью пытаются отделаться лингвистические философы. Между прочим, лингвистическую философию пытаются поставить себе на службу идеологи капиталистического строя, которые хотели бы свести классовые противоречия и все, что с ними связано, к неправильному истолкованию терминов или к терминологическому разнобою.
Современная магия языка широко представлена во многих собственно лингвистических течениях, хотя оттенки ее весьма разнообразны. Примеров ее можно было бы привести очень много. Пожалуй, особенно широко эта магия представлена в определенных течениях американской лингвистики. Еще Э. Сепир, один из виднейших представителей американской этнолингвистики, был уверен в том, что в процессе познания, формирования мировоззрения и логических категорий решающую роль играет язык как таковой. Весь представляемый нами «реальный мир» строится на основе языковых норм той или иной этнической группы. Представитель того же направления Б. Уорф, развивая мысли Э. Сепира, утверждает, что причиной различных оценок действительности является язык, его специфические особенности.
«Мы должны признать влияние языка на различные виды деятельности людей не столько в особых случаях употребления языка, сколько в его постоянно действующих общих законах и в повседневной оценке им тех или иных явлений»[1].
Сам язык определяет отношение человека к вселенной, говорящий на своем родном языке тем самым уже имеет свое «мировоззрение», диктуемое языком, таким образом каждый человек – философ. Работы Б. Уорфа, написанные в доступной и увлекательной форме, имели популярность и в послевоенное время (опубликованы они были до войны).
Подобные представления о соотношении языка и действительности распространены и в направлениях, во многом отличающихся друг от друга. В частности, они лежат в основе порождающей (генеративной) грамматики, возникновение которой связано с именем Н. Хомского, очень популярного в структуральном языкознании. Н. Хомский и его последователи, пытаясь придать генеративной грамматике философское значение, полагают, что естественные языки передают только лингвистические знания (что и как употребляется в языке), что же касается знаний внеязыковых, вытекающих из опыта, из соотношения человека с действительностью, то они не могут быть выражены в языке. Таким образом, фактический опыт выбрасывается из теории познания. Сам Н. Хомский в последнее время резко критически оценивает собственно лингвистическую сторону порожденной им генеративной грамматики, но в его философских взглядах пока трудно видеть движение вперед (т.е. движение к материалистическому пониманию языка и действительности). Н. Хомский в своих последних работах теоретическую основу своих исследований видит в соединении картезианства с гумбольдтианством.
Трудно назвать какое-либо структурное направление в современном языкознании, которое имело бы философски разработанную теоретическую основу, базирующуюся на марксизме-ленинизме. Этим я вовсе не хочу зачеркнуть конкретно-лингвистические достижения структурального языкознания, речь лишь идет о философских истоках, на которых оно выросло и которые точно указывают сами представители его на Западе. Оценивая методологические основы структурализма, французский лингвист-коммунист Марсель Коен пишет:
«Прискорбно видеть, как в кругах, занимающихся диалектическим материализмом, распространяется необдуманное пристрастие к вещам, которые являются до определенной степени побочными продуктами идеализма. Диалектический материализм в его настоящем, а не догматическом понимании, должен изучать вещи сами по себе, а не через модные авторитеты. Это – борьба истинной науки против формализма»[2].
К сожалению, такое пристрастие имело место и у многих последователей структурализма в советском языкознании.
Совершенно неверно было бы, конечно, просто отвернуться от западноевропейского и американского структурализма из-за его идеалистических философских посылок. Мы прекрасно знаем, что настоящие ученые, исследующие те или иные закономерности действительности, нередко делают крупные открытия вопреки своим философским установкам. Все, что дает более глубокие представления о предметах и явлениях (что проверяется общественной практикой), должно быть использовано и взято на вооружение. Однако нужно уметь отделять плевелы от зерен. Некритическое распространение философских взглядов Л. Ельмслева, Н. Хомского и других структуралистов, перенесение их на нашу почву целиком, без какого-либо отсева нужного от ненужного (что делалось молчаливо, а иногда и афишированно) не может не встретить отпора.
С гносеологической точки зрения магия языка коренится в преувеличенном, одностороннем представлении о языковом знаке, как о чем-то абсолютном, первичном (в конечном счете,
