Охота во тьме. Планета проклятых - Никита Андреевич Борисов

Глава 1. Танец с пустотой.

Пробирающий ветер и обжигающее солнце — сочетание несочетаемого, подобное аномалии в самой ткани реальности. Как и человек, застывший посреди выжженной земляной пустыни на планете, где больше нет ни одной человеческой души. Лишь твари — куда хуже и многочисленнее всего, что могло породить даже самое извращенное воображение. Существа, чья эволюция пошла по пути кошмара, чьи тела и разумы были искажены до неузнаваемости тем, что пришло извне.

Красноватое солнце, похожее на воспаленный глаз божества, зависло в зените, заливая равнину расплавленным светом. Земля под ногами была настолько раскалена, что казалось, могла прожечь подошвы ботинок. Дрожащий воздух искажал очертания далеких скал, превращая их в миражи, танцующие на горизонте. А ветер... ветер приносил с собой не облегчение, а лишь новую волну боли, словно невидимые лезвия скользили по открытой коже, оставляя микроскопические порезы.

Сколько он пробыл на этой планете с момента падения «Ишимуры»? Недели, месяцы, годы? Временами ему казалось, что целую вечность, в другие моменты — что он родился здесь, среди этих безжалостных пейзажей, и никогда не знал иной жизни. Для Риддика времени не существовало в месте, где тебя жаждет убить буквально всё. Флора, фауна, погода, которая днём поднимается до температур, обжигающих тело до волдырей, а ночью способна заморозить любого, кто осмелится остановиться, превратив плоть в хрупкий, ломкий материал.

Молнии, бьющие с безоблачного неба и прожигающие насквозь все, чего касаются. Цунами из ядовитой жижи, возникающие посреди пустыни из скрытых подземных резервуаров. Бураны, несущие не снег, а мельчайшие осколки стекла и металла, срезающие кожу до костей. Извержения вулканов, изрыгающих не лаву, а нечто живое и голодное. Землетрясения, раскрывающие в земле пасти, ведущие в глубины, где обитают существа, чьи имена лучше не произносить даже мысленно.

Но было ли это самым страшным? Или истинный ужас принесла на своём борту «Ишимура» — корабль, ставший гробницей для своего экипажа и инкубатором для чего-то, что не должно было существовать в этой вселенной?

Обросший густой бородой цвета воронова крыла и длинными волосами, скрученными в тяжелые дредды, покрытые пылью и кровью, Риддик не искал ответа на этот вопрос. Его лицо, когда-то гладкое и безэмоциональное, теперь было испещрено шрамами — картой страданий, пережитых на этой планете. Один особенно глубокий шрам пересекал правую щеку от виска до подбородка — след от когтя существа, которое было заперто с ним на этой планете .

Его снаряжение было аскетичным — затемнённые очки с усиленными линзами, защищавшие сверхчувствительные глаза от беспощадного солнца. Два ножа — один из сверхпрочного сплава, принесенного с «Ишимуры», другой — выкованный им самим из металла, добытого в недрах планеты, с рукоятью, обмотанной кожей убитого животного. И круглое трофейное оружие на поясе, добытое в схватке с другим охотником — диск с лезвиями по краям, способный разрезать практически любую материю и возвращаться к владельцу, как бумеранг смерти.

Вот всё, что ему требовалось на этой планете. Не какой-то там счёт времени или бессмысленные мечты о спасении. Здесь и сейчас — единственная реальность, которую он признавал. Сейчас его волновало только направление ветра и то, что скрывалось под поверхностью потрескавшейся земли.

Что-то под землёй издавало утробный стон, напоминавший скрежет металла о металл, усиленный тысячекратно. Земля едва заметно вздрагивала, словно дыша в такт биению огромного, извращенного сердца. Мельчайшие камешки подпрыгивали и перекатывались, образуя узоры, в которых чудилось какое-то послание — знаки и символы на языке, который лучше не понимать.

Риддик не дышал, не двигался, даже сердцебиение снизилось до минимальных, почти неуловимых постукиваний — искусство, которому он научился за эти бесконечные дни и ночи на планете, где любой звук мог привлечь нежелательное внимание. Его тело стало инструментом, настроенным на выживание с такой точностью, что порой казалось, будто он перестал быть человеком и превратился в нечто иное — существо, балансирующее на грани между хищником и добычей, между жизнью и смертью.

Подул ветер — и Риддик словно слился с ним, став еще одним потоком воздуха, текущим среди камней и песка. Не производя ни звука, не делая ни одного лишнего движения, лишь плавно скользя ногами по песку, он двигался, подчиняясь ритму планеты. Когда ветер стихал, он снова замирал каменным изваянием, неотличимым от окружающих валунов. Иногда он стоял так несколько минут, иногда — долгими часами, погружаясь в состояние, похожее на транс, где граница между ним и окружающим миром становилась зыбкой и проницаемой.

Ему было плевать на время. Он стал ветром и двигался вместе с ним, ощущая планету не как враждебную среду, а как продолжение собственного тела — болезненное, искаженное, но все же связанное с ним на каком-то глубинном, инстинктивном уровне.

Небо над головой начало менять цвет, переходя от болезненно-красного к темно-фиолетовому. Звезды проступали одна за другой — не мягкие, мерцающие точки, а острые, как наконечники копий, проколы в ткани космоса. Надвигалась ночь, а с ней — холод, способный заморозить плоть до костей за считанные часы.

Воздух стремительно остывал, словно само тепло уходило из мира, высасываемое невидимым паразитом. Единственное временное спасение — каменные валуны в двухстах метрах, чьи причудливые формы напоминали застывших в агонии великанов. В их тенях, возможно, еще сохранялись остатки дневного тепла, способные уберечь от смертельного ночного холода.

Никто не смог бы точно сказать, сколько времени понадобится, чтобы преодолеть эти двести метров открытого пространства. Здесь, где земля могла внезапно расступиться под ногами, а воздух — затвердеть и превратиться в стену из невидимых лезвий, расстояние было обманчивым понятием.

Риддик не следил за часами, но холод становился предателем — первым признаком приближающейся ночи был пар, вырывающийся изо рта при каждом выдохе. Затем пришла дрожь — сначала едва заметная, затем все более ощутимая, как будто внутри его тела зарождалось землетрясение. У Риддика начали постукивать зубы — так слабо, что услышать было почти невозможно даже вплотную, но для существа под землёй этот звук был подобен колокольному звону.

Оно явно насторожилось и замерло, прислушиваясь к поверхности. Риддик ощутил, как нечто огромное и древнее фокусирует на нем свое внимание, как будто глаз циклопических размеров внезапно обратил свой взгляд в его сторону. Ощущение было почти физическим — словно невидимая рука провела по его позвоночнику, оставляя след из ледяных мурашек.

Риддик собрался, каждая мышца в его теле натянулась как струна, готовая зазвучать смертельной мелодией. Рефлексы, отточенные