И и Я. Книга об Ие Саввиной - Васильев Анатолий Григорьевич

Но тут же:

Я буду плакать, вы не даете мне ничего делать, а это для меня — смерть. Запрусь, и живите сами по себе, умру — месяц не войдете. Я не могу без дела. Сейчас всё засру обратно и буду убирать. Когда я месяц не говорила, приду в магазин — записку подаю, а мне орут — думают, что я глухая.

И любезно дарила нам столь приятные ей и в разговорные периоды солоноватые обороты:

Второй мешок поставьте у мусорки, а этот не выбрасывайте — это бомжам. Накрывайте еду, мне осто(еб)чертело, а я займусь любимым делом. Кроссвордами!

Деревня

В злосчастные “перестроечные" годы мы приезжали в Дорофеево, как, наверное, в более далекие годы приезжали баре к своим крепостным. Как благодетели, спасители, дарители, доставщики дефицита того времени: кофе растворимый и натуральный, колбаса, чай “слоник" (кто помнит), сигареты “Прима" Геннадию и аккумулятор для его мотоцикла.

Их письма, как и многие другие, Ия тщательно хранила. Вот одно из них (стиль сохранен):

23-7. Здравствуйте, наши дорогие друзья Ия Серг. и Анатолий, с большим приветом к вам мы с Геной, и у нас всё в порядке, шибко не болеем, у миня к вам большая просьба, ежли сможите то купите масла сливочнова 4 кг. и всё, кофе банку нам передали когда приедите я с вами расплачусь, вось приедите может ище привезете кофе да гречки килограмчик, у нас в магазине почти не чего нет, чего и привезут, дают по спискам, вроде и всё, а может дрожей не много хотя бы, творить белое [то есть — гнать самогон].

Нет сейчас их обоих. Сначала умерла Валя. Мучилась опухшими ногами, сердцем. Похоронив ее, Геннадий бросил пить. Худющий раньше, раздобрел лицом и телом, мало курил, берег себя. Но не сберег. Через год и он ушел вслед за женой.

Володя Смирнов (так по-простому стали называть мы председателя колхоза) погиб при жутких обстоятельствах. Какой-то зимой отправился с друзьями на рыбалку. Рыбалка в тех местах — занятие почти профессиональное: мешок карасей наловить — плевое дело. Зимняя рыбалка — особая история. Во-первых, амуниция: это значит теплые брюки, валенки, тулупы и так далее. Ехали в тесном “уазике". Намеревались переехать по льду зимнюю реку — обыденное дело в тех краях. На середине реки подстерегала неувиденная полынья, куда в мгновение ока провалился уазик со всеми и с Володей.

Уговаривая нас купить этот дом, он просил: “Хоть цветочки сажайте, лишь бы жизнь была". Деревня умирала на наших глазах. Милая старушка из соседнего дома как-то при встрече с улыбкой пожаловалась: “Другой раз по зиме месяца два чай вприглядку пью". Зимой выбраться из деревни проблематично. Местные, опять же с улыбкой, говорят, что дорогу торят только к выборам. Вот проторят, а потом снова заносит.

В самом начале нашей жизни в Дорофееве ранним утром у нашего крыльца надсадно мычала Малинка, криворогая корова, дававшая необыкновенно много молока. На выгоне паслись лошади.

О, эти бешеные дорофеевские утренние стелющиеся туманы, из которых торчат лошадиные головы!

О, это наше городское умиление деревенским бытом!

В одну романтическую ночь оба лошака побродили вокруг избы, снеся к чертям своими копытами мой недельный труд: мелиоративный ров вокруг дома. Я крыл этих кентавров последними словами, слал на них всяческие кары. “Ну, перестань, — утешала меня Ия, — они же — лошадки, они же по-нашему не понимают, они же навредить не хотели… " В общем, “сю-сю-сю" и “тю-тю-тю"… Сказать прямо — не утешила. На следующее утро из огорода — причитания, завывания, матерные проклятия: лошадки перетоптали половину так старательно взращенного Ией любимого огородика. Бросился утешать: “…лошадки не понимают, они хорошие…" Получил по полной программе!

Проведя день в восстановительных работах, за ужином нахохотались всласть: она меня показывала, я — ее.

Умора!

Ну а как же творческий импульс? Обязательно! Нарисовал “Лошадь в тумане", аж два варианта: ночной вариант и утренний. Ночной висит на стене в Москве, утренний — в Дорофееве. Изображено: туман, из которого взметнулась, насторожилась лошадиная голова. Красота!

Сейчас в Дорофееве ни лошадок, ни коров. Сохранились всего семь домов, и живут в них в летнюю пору так называемые дачники (ненавижу это звание!). Они — эти “так называемые" — исполняют Володин завет: не дают умереть деревне, вернее ее остаткам. Горбатятся в огородах над тем, что и в магазинах можно купить, тщеславно демонстрируют свой урожай — огурцы, кабачки, редиску и прочее — соседям. Соседям же раздают осенью половину урожая (девать некуда!). Ремонтируют и содержат в порядке стареющие дома и ветхие их крыши. Володя был бы доволен, наверное.

Из дневника:

То, что Толя пересадил от Натана как жимолость, оказалась не жимолость. А что? Но цветет красиво, Сережка [сын] ее рисует. Надо собрать облепиху у Натана. Адов труд!

Гибель дома

Дом Натана соседствовал с нашим. Этот московский интеллигент творил чудеса на своем участке. Про таких в деревне говорят “крепкий хозяин". Чего только не росло у него в огороде и вокруг грядок! Лет пять он ублажал нас — особенно Ию — всяческими экзотическими продуктами, выращенными им на неблагодатной почве Нечерноземья (если по-научному, “зона рискованного земледелия"). И вдруг Натан пропал, перестал появляться в Дорофееве. Местные, которые всегда знают всё обо всём, говорили, что он занялся каким-то бизнесом (это были те самые “лихие девяностые"), и времени на дом у него не осталось.

На наших глазах происходило то, что происходит с брошенными деревнями. Там, где не родится ничего, с удивительной скоростью всё зарастает лопухами, бурьяном, иван-чаем и чернолесьем. Рушатся неремонтируемые забор и пристройки. И вот в какое-то время раздается жуткий грохот: слетает целиком полкрыши и, подверженный дождям и снегу, весь дом однажды складывается, как спичечная головоломка. Что еще куда-то сгодится, разберут местные (не пропадать же добру). И — всё!

На наших глазах стали брошенными (оставлены по разным причинам хозяевами) и исчезли с поверхности земли шесть домов и сгорело (пожары в деревнях, оказывается, такая обыденность!) четыре дома. “Дорофеево — деревня длинная-предлинная" скукожилась, если пройти из конца в конец, до полкилометра.

Есть фотография — Ия на пожарище. В какой-то год мы приехали в деревню и, узнав, что огонь не пощадил два дома, пошли туда. Так, наверное, приходят на место массовых захоронений. Там я и сделал эту фотографию. Какая бессильная тоска и растерянность запечатлелись на ее лице! Какая безнадежность сквозит в ее фигуре! Чуть позже и всплакнула по этому поводу. Сострадательность вообще в высокой степени была присуща Ие.

"Варяг"

Из средств массовой информации у нас в Дорофееве долгое время был простой радиоприемник, работающий как от сети, так и от батареек, что важно, поскольку эта самая “сеть" периодически вырубалась. И сейчас бывает, правда пореже. Это явление вызывало страшную панику по всей деревне: холодильники! Сначала бросались к телефону. Это существо висело на двух проводочках в дощатом сооружении типа “дачный сортир", и иногда по нему можно было до кого-то дозвониться с криком SOS! Ежели не получалось, кто-то садился на велосипед и ехал на центральную усадьбу Марково. Оттуда через какое-то время прибывали поддатые, как правило, электрики. Лезли в трансформаторную будку — дырявый металлический шкаф, висящий на столбе практически в поле. Там начинало гудеть, сыпать искрами, и вот оно! Да будет свет! И оживал онемевший приемничек, соединяя нас со всей страной при помощи радиостанции “Маяк": полчаса музыки и пять минут — разные события.