Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин

Глухою горной теменью

Глаза горят весь день.

Подчеркивает племя

Узенький ремень

И за спиной твоей – горой

Ударный встал рудник…

Так вот этот «хозяин и вожак» оказался вдруг в очень щекотливом положении. Судя по всему, он явно не хотел раздувать и расширять историю с уже выявленными заводскими «троцкистами» – Свердловым, Цагикяном, Мамсуровым «и другими», как многозначительно намекал автор газетного доноса. Скорее всего, парторг понимал, насколько обвинения были притянуты за уши. Например, тот же инженер Харитон Мамсуров оказался «троцкистом» потому, что в начале 1920‐х присутствовал на собрании, где читали доклады в том числе сторонники Льва Троцкого.

Из дальнейших документов следует, что Ефим Славский с ним дружил и даже помогал материально, поскольку тот, видимо, сильно нуждался. Мамсуров, будучи дядей Николая Цирихова, входил в вышеупомянутую инженерную компанию, выезжал с ними рыбачить и разделял дружеский стол. Все это аккуратно легло потом в «подколотый, подшитый материал».

Хотел не хотел, но после недвусмысленной угрозы в областной печати Беслекоев был вынужден действовать. На «Электроцинке» 28 и 31 августа были организованы цеховые, а затем общезаводское партсобрания. После соответствующих обличительных речей было принято решение об изгнании из партии «двурушников и гнилых либералов» – Славского, Кулиева, Сикоева, Оладко.

Нам интересно, разумеется, прежде всего обвинение нашего героя, имя которого поставлено в этом «расстрельном» перечислении первым.

Из протокола заседания парткома завода «Электроцинк» от 25 августа 1936 года:

«СЛУШАЛИ: Дело СЛАВСКОГО (Славский присутствует)

СЛАВСКИЙ Е.П. – год рождения 1898, нач. свинцового цеха, обвиняется в том, что он после исключения из рядов ВКП(б) разоблаченного троцкиста МАМСУРОВА имел с ним до самого последнего времени очень близкую, тесную, товарищескую дружбу, выражавшуюся в систематическом посещении квартир, прогулках, выездах на рыбную ловлю, в оказании материальной денежной помощи троцкисту Мамсурову и т. п.

УСТАНОВЛЕНО: что Славский вместе с Кулиевым дружили с троцкистом-врагом Мамсуровым до последнего времени, зная Мамсурова как махрового троцкиста; что Мамсурову действительно была оказана материальная (денежная) помощь со стороны Славского; что Славский и Кулиев… не выражали протеста против махрового троцкиста Мамсурова, выступавшего в качестве содокладчика о троцкисткой оппозиции в 1923 г. в г. Орджоникидзе…

ПОСТАНОВИЛИ: СЛАВСКОГО Ефима Павловича, члена партии с 1918 г., п/билет № 0202061, за связь с троцкистом Мамсуровым… за прямое пособничество врагу партии ИЗ РЯДОВ ВКП(б) ИСКЛЮЧИТЬ как двурушника» [131].

А 3 сентября в газете «Пролетарий Осетии» вышел новый разоблачительный перл «Быть всегда настороженным», под псевдонимом Кларин. В этой статье, используя лексику уже повышенного «градуса», клеймились заводские «двурушники», первым из которых опять шел Славский. «Большевистская настороженность, широко развернувшаяся самокритика помогли разоблачить притаившихся в парторганизации завода троцкистских выродков, презренных двурушников, врагов партии и завода», – звучал «контрольный выстрел». На следующий день состоялось специальное заседание Северо-Осетинского обкома ВКП(б), подтвердившее исключение Ефима Павловича из партии.

Обложка персонального дела об исключении Е.П. Славского из членов ВКП(б).

[Из открытых источников]

Приведем небольшую выдержку с того собрания.

Из протокола заседания бюро Северо-Осетинского обкома ВКП(б) от 4 сентября 1936 года:

«УСТАНОВЛЕНО, что т. Славский на протяжении двух лет активно поддерживал националистическую группу инженеров (Кулиев, Цирихов, Мамсуров, Гуриев), которая под прикрытием борьбы с разоблаченным троцкистом (Свердловым) продолжали беспринципную «работу» против руководства завода «Электроцинк» (Осепян, Коков), пытаясь всячески их дискредитировать и создать условия для снятия их с работы.

Тов. СЛАВСКИЙ был обкомом партии в марте 1936 г. предупрежден и признал свою ошибку, но вместе с тем продолжил поддерживать эту националистическую группу, скрывая от партийной организации их антипартийные действия и не желая их разоблачить. В связи с обсуждением закрытого письма ЦК партии СЛАВСКИЙ продолжал прикрывать активного троцкиста Мамсурова (нигде его не разоблачая), вести с ним дружбу и поддерживать его групповую националистическую работу.

ПОСТАНОВИЛИ: СЛАВСКОГО за связь с разоблаченным троцкистом, поддержку националистической группы инженеров на заводе «Электроцинк», дезорганизующей работу завода, исключить из рядов ВКП(б)» [131].

Как видим, здесь в обвинительном вердикте появляются уже новые «краски». Инженеры, приятели Славского, Кулиев, Цирихов, Мамсуров и Гуриев называются «националистической группой» («троцкизма», видимо, показалось мало), а сам Славский выступает уже не просто как «гнилой либерал», а как убежденный «покрыватель» и даже «финансист» антипартийной группы.

При этом всплывает любопытный и совершенно алогичный нюанс. Оказывается, националисты-троцкисты, прикрываясь борьбой с ранее разоблаченным троцкистом же Свердловым, затеяли «беспринципную «работу» против директора завода Осепяна и даже самого Федора Кокова, бывшего тогда первым секретарем обкома и курировавшего «Электроцинк»!

Для Славского ситуация складывалась совсем скверная. За партийным изгнанием последовал вызов в страшный для владикавказцев краснокирпичный особняк УНКВД в доходном доме Воробьева на углу бывшей Дворянской улицы. Пока это были лишь холодно-вежливые беседы, но обольщаться не приходилось: пометка «ТЦ» (троцкизм) могла появиться в личном деле в любой момент, что означало бы немедленный арест. Производственные успехи и боевое прошлое не играли бы тогда никакой роли.

Одновременно с этими «неприятностями» семью Славских постигла семейная трагедия. В возрасте около двух лет умер их первенец Алексей – Лёка, как родители ласково его называли. По дороге из Ногинска, куда жена Славского поехала к своей матери, малыш заразился скарлатиной и умер в горячке сразу по возвращении на Кавказ.

Молодые супруги горько оплакали свою потерю. Супруга, уже беременная первой дочерью, слегла с нервным приступом. Сам Славский заметно осунулся – «полоса испытаний» легла на лоб первыми морщинами.

Многие вчерашние коллеги начали его сторониться, вокруг заметно разливался «холодок». На работу он продолжал ходить и руководить своим цехом с удвоенным вниманием – не дай бог, еще здесь что-то случится!

Ефим Павлович никогда позже не рассказывал о той эпопее в Орджоникидзе. И даже, как мы осторожно предположим, придумал для журналистов вместо реальной истории некую «замещающую» байку. Так, уже пенсионером, отвечая на вопрос корреспондента, «как вы пережили репрессии?», Славский поведал: «Личный ужас перед возможной расправой ко мне приходил два раза. Среди моих знакомых была ленинградка по фамилии Николаева – однофамилица убийцы Кирова. Я с ней познакомился во время единственного своего отпуска в Сочи. И писал ей единственный раз. Ну и меня – цоп на следствие в Орджоникидзе. Ну и допросы в НКВД, их забыть нельзя. Хорошо, я сразу сообразил, – в Центральном комитете партии заведующим отделом был товарищ, который со мной учился. Я сразу трахнул к нему, а он команду в обком – и все это дело сразу кончили» [75. С. 377].

Честно говоря, верится в такое с трудом. Впрочем, может быть, полуанекдотическая эпистолярная история с ленинградкой Николаевой и впрямь имела место. И по дотошности следователя просто всплыла на допросах, как лыко в строку, гораздо более серьезного дела о троцкизме. И кончилось оно отнюдь не