Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
Славские быстро обжились. Каждое утро в восемь часов за Ефимом Павловичем приезжал дазовский директорский автомобиль. Евгения Андреевна воспитывала дочь, занималась хозяйством. По выходным отправлялись на рыбалку с пикником или просто гуляли по берегу Днепра от одной белой беседки до другой.
Старый город был тоже в своем роде симпатичен. Новые заводские знакомые во время прогулок посвящали Ефима в детали местного колорита. Скажем, четную сторону улицы Либкнехта на некотором ее отрезке здесь прозвали «Пижон-стрит». Узкая, выщербленная и затененная улочка, вдоль которой стояли бывшие доходные дома александровских купцов, получила столь странное для эпохи сталинских пятилеток имечко, потому что по ней вальяжно фланировали после учебы студенты запорожского инженерного и учительского вузов. В отглаженных брюках и спортивных блузах, с книгами под мышкой, ведя между собой высокоинтеллектуальные беседы, они с иронией превосходства поглядывали на прохожих или лузгающих семечки «лавочных сидельцев» противоположной стороны улицы, где располагался парк с каруселями. Эту «обывательскую» сторону они называли «Гапкинштрассе» – от слова «Гапка» (Агафья) – нарицательного имени домработниц и мещанок вообще. В садах за заборами частных домиков созревали вишни и абрикосы, из окон несло борщом и цыбульниками….
К началу войны ДАЗ, выпуская 20 тысяч тонн алюминия в год, стал крупнейшим заводом такого профиля в Европе и вторым в мире после канадского комбината «Arvida» в Квебеке. Здесь рождалось 75 % всего советского алюминия, 100 % кристаллического кремния и силумина. В 1940 году по приказу Наркома цветной металлургии Петра Ломако электродный цех ДАЗа выделили в отдельное предприятие – Днепровский электродный завод (ныне ОАО «Укрграфит»). Так – пока одним штрихом – обозначилась будущая «графитовая линия» судьбы Славского, которая и приведет его в Атомный проект. Но прежде Ефиму Павловичу предстояло вместе со своим заводом и всей страной пройти через тяжелейшие испытания.
Война, к которой готовились, разразилась неожиданно. Пятнадцатого июня 1941 года Ефим Павлович вернулся с завода озабоченный и с порога бросил жене:
– Погладь, пожалуйста, запасную рубашку, собери белье… В Москву срочно вызывают, в министерство.
Супруга насторожилась:
– Что-то не так, Ефим? Что-то плохое случилось? – Голос ее начал предательски дрожать: владикавказская «троцкистская» эпопея была слишком памятна.
– Да нет, ничего не случилось, все нормально, – с некоторой досадой отвечал Славский, поскольку сам точно не знал причины вызова. Ломако зовет – какие-то новые обстоятельства.
Евгения Андреевна скорбно поджала губы и, подавляя волнение, пошла собирать мужа.
Вылетев рано утром, Славский уже в полдень вошел в кабинет наркома.
Ломако был на удивление весел.
– Садись, Ефим, в ногах правды нет.
И, посмотрев на него пристально, как бы заново оценивая, выдал то, чего Славский менее всего мог ожидать:
– Есть решение, уже утвержденное в ЦК, назначить тебя моим замом в наркомате. Ну, что ты глаза выпучил? Ты отлично справляешься с директорством – планы выполняешь, все у тебя получается. А здесь мне нужен такой толковый помощник – зашиваюсь, понимаешь? – Ломако полоснул себя ребром ладони по шее, показывая, насколько он зашивается.
– Но завод… – начал было Славский.
– Никуда твой завод не денется, – перебил его Ломако, – уже подобрали нового директора, поезжай, сдавай ему дела – и в Москву с семьей. Тебе доверие оказано на самом высоком уровне – понимаешь, надеюсь…
Ошеломленный Славский еще некоторое время сидел, теребя карандаш с наркомовского стола.
– Ну что еще, Ефим, непонятно? Карандаш понравился – я тебе его дарю, – пошутил нарком.
– Петр, говорят немец шевелится у наших границ, – тихо произнес Славский.
– Не нашего ума дела, кто там шевелится, – так же тихо отвечал Ломако, выразительно посмотрев наверх. – Ты эти вопросы выбрось из головы, если хочешь, чтобы она на плечах осталась, – внушительно добавил он.
И, посмотрев на часы, встал, давая понять, что разговор закончен.
– Квартира тебе уже выделена, обставляется сейчас. Жду тебя максимум через неделю, – деловито добавил он с рукопожатием.
Не зря говорят: человек предполагает, а Бог располагает. Даже если это очень большой – «заглавный» – человек в стране. Работать в столице Ефиму Павловичу Славскому довелось лишь через пять долгих лет. Неделя, отведенная ему на «сдачу дел», оказалась краткой преамбулой к новой полосе жизни.
Из воспоминаний Е.П. Славского: «Летом 1941‐го я вернулся из Москвы на Украину, чтобы сдавать завод новому директору. Сдавать не пришлось – полтора месяца под артиллерийским огнём я эвакуировал свой завод на Урал. Мы – на одной стороне Днепра, немцы – на другой. Причём завод они не бомбили, он им был нужен как самый большой в Европе. За ту эвакуацию я получил первый орден Ленина» [85. С. 20–21].
Ранним воскресным утром 22 июня сотрудник НКВД доставил Славскому в запорожскую квартиру секретную телеграмму. Развернул, и сердце упало: война!
Жена и дочь еще спали. Не став их будить, наскоро побрился, выпил чаю и вызвал шофера, который тщательно старался скрыть недовольство: как-никак выходной. На завод ехал мрачнее тучи. Знал кое-что о количестве и качестве вооружения вермахта, а потому не испытывал никаких «шапкозакидательских иллюзий». Понимал, что предприятие, скорее всего, придется на всякий случай готовить к эвакуации – слишком уж велик был риск, что попадет в руки врага. Но все же не мог предположить, что все случится так быстро и неотвратимо. Попросил водителя сделать небольшой круг и, остановившись у открывшегося уже газетного киоска, купил воскресный номер газеты «Большевик Запорожья».
Взяв у удивленной охраны ключи, прошел по гулким коридорам в свой кабинет, развернул газету. На первой полосе про открытие в Киеве республиканского стадиона имени тов. Н.С. Хрущёва со спортивным парадом, сводки боевых действий на Ближнем Востоке и в Китае. И – ничего про нападение Гитлера на СССР.
«Значит, и правда – неожиданность. Плохо, очень плохо», – промелькнула мысль. Непроизвольно начал в уме прикидывать, какое оборудование следует демонтировать и вывозить первым. И тут же пришел простой вопрос: куда вывозить? Прогнав пессимистическое наваждение, начал звонить своим замам, начальнику особого отдела, чтобы срочно прибыли на завод. Набрал на пробу директору «смежного» завода – тот оказался уже тоже на рабочем месте.
В это время позвонили из горкома, сообщив про общее экстренное собрание всех заводских руководителей, партийных и городских властей. А вскоре раздался еще один звонок оттуда же: всем заводчанам,
