Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

Годы спустя Курская область, родина Хрущева, справляла его столетие и пригласила всю нашу семью. Мы и в Калиновку съездили, в его родную деревню, где люди вспоминали, что они «любили Никиту Сергеевича как отца родного»; говорили, что о смерти узнали случайно — председателю колхоза «добрый человек шепнул». Бывшая доярка Валентина Тимофеева рассказывала: «Мы очень оплакивали Хрущева, а попрощаться с ним нам не дали: в трех километрах от села развернули автобусы назад. Небольшая делегация хотела проникнуть в Москву тайком, всех сняли прямо с поезда». Действительно боялись бывшего не на шутку.

Историк, диссидент и убежденный коммунист Рой Медведев, которому удалось пробраться на кладбище, смог подойти к могиле, но уже когда похороны почти закончились — тогда желающих начали пропускать через кордоны. Работники закидывали землей могилу, в которую только что опустился гроб с телом и медалями на красной подушечке. Они начали устанавливать белую плиту с золотой надписью «Никита Сергеевич Хрущев», и маленький оркестр доигрывал похоронные марши. Медведев говорил, что ему редко было так грустно в жизни — ушел последний романтик коммунизма, и с ним только что закопали эпоху надежд.

К. Л. Хрущева, Р. Н. Аджубей, Ю. Л. Хрущева, Никита (сын К. Л. Хрущевой), Р. А. Медведев, Н. С. Хрущев Новодевичье кладбище, 17 апреля 1999

[Семейный архив автора]

Нас с моей шестилетней сестрой Ксенией на кладбище не взяли, не доросли. Ксения вообще больше волновалась за черно-белую дворняжку Тайгу, спутника прадедушки в последние годы его жизни. Маленькая Ксюша боялась, что теперь собачке будет одиноко. Она хотела взять ее к нам, чтобы она дружила с нашей овчаркой, Диком, но всем было не до собаки. Я была на полтора года старше и хорошо понимала, что произошло.

В пятницу, 10 сентября, возвращаясь из школы, я наткнулась на маму, она чуть не сбила меня с ног, сбегая вниз по ступенькам в подъезде. В бежевом замшевом пальто, в косынке, которая обычно пахла такими изысканно терпкими, а в этот раз такими грустными, духами.

«Дедушка в больнице, инфаркт», — выдохнула она на ходу. Я даже не успела сказать: «Возьми меня с собой», — только услышала, как захлопнулась входная дверь.

На следующий день прадедушка умер, не приходя в сознание. Мама с утра уехала в больницу на улице Грановского (ныне Романов переулок), где он лежал, но не успела. У кровати стояла прабабушка Нина и держала его за руку. Вокруг суетились медсестры. Прабабушка подняла глаза и сказала: «А, Юлочка, это ты? Подойди, он еще теплый».

Наш папа, Лев Петров, журналист Агентства печати «Новости» (АПН, то, что потом стало «РИА Новости», а сегодня превратилось в «Россию сегодня») и какой-то чин во внешней разведке (о чем дома почти никогда не говорили), переводчик Хемингуэя, один из создателей мемуаров Хрущева (вместе с Луи, с которым они дружили — явно цехами, и по журналистике, и по разведке), умер за год до этого. И мама с няней и прабабушкой Ниной посчитали, что такие частые похороны плохо повлияют на маленьких детей. Я просила няню Машу нас взять — хотя бы меня, как старшую, — но это было бесполезно. Чтобы мы не болтались под ногами во время этой трагедии, нас на выходные отправили на дачу к Буденным в Баковку. Как и в первый раз, когда умер папа. Мама дружила с дочерью Семена Михайловича Ниной, а прабабушка Нина — с его женой Марией Васильевной. На них всегда можно было положиться.

Много лет спустя мама призналась, что жалеет, что не взяла нас на похороны: «Это было историческое событие».

Для меня это событие было личным. Я любила прадедушку, которого мы называли, и считали, дедушкой. Он единственный (после папы) не держал меня за ребенка, а разговаривал со мной так, как будто мое мнение имело значение.

Например, я как-то сказала, что длинные воскресные обеды в Петрово-Дальнем скучны до истерики. Кажется, мои точные слова были «хочется кричать». Прадедушка согласился: «Все много говорят».

Я сказала: «Ты долго говоришь, а все тебя слушают».

Он засмеялся: «Хорошо, буду больше слушать».

За полгода до его смерти мы ездили на дачу на его последний день рождения 17 апреля. Было много гостей. Из Киева приехали тетя Юлия — старшая дочь прадедушки от первого брака с Ефросиньей Писаревой, или Юля-большая, как ее называли дома, чтобы отличать от Юли-маленькой, моей мамы, дочери погибшего на фронте Леонида Никитича, тоже сына Ефросиньи, и ее муж Виктор Гонтарь. Были Сергей с семьей, Рада и Алексей Аджубей и другие. Мама привезла свою знакомую Люсю Жутовскую с мужем Борисом. Жутовский был одним из художников, которого Никита Сергеевич разносил в Манеже. Но, как и многие другие художники, писатели и поэты после отставки Хрущева, он тоже хотел повидать опального первого секретаря, сказать ему, что не держит зла, что возможность «оттепели» все равно перевешивала его громоподобные вспышки. Люся попросила маму взять их на день рождения. И хорошо, что взяла. Остались прекрасные фотографии того памятного дня, сделанные Борисом.

Последний день рождения Н. С. Хрущева с автором и Ю. Л. Хрущевой

Петрово-Дальнее, 17 апреля 1971

Фотограф Б. И. Жутовский

[Семейный архив автора]

Прадедушка любил гулять. Мама вспоминала, как раньше они часами ходили по улицам Москвы — в Большой театр из дома на Грановского, где они жили до конца 1950-х до переезда в двухэтажный особняк на Ленинских Горах, или по дорожкам дач в Крыму, или под Москвой. В этот день мы тоже гуляли по лесу, к реке и обратно. Иногда останавливались отдохнуть на каких-то бревнышках и лавочках.

Мне было скучно. Иногда я бросала на маму (она была в том же замшевом пальто; мы потом долго его хранили, оно навсегда было связано с прадедушкой) страдающий взгляд, спрашивая: «Не хватит ли?»

Но, кроме прадедушки, на меня никто внимания не обращал. Он спрашивал меня о книгах, которые я читаю. Я тогда читала «Хижину дяди Тома», последний подарок папы. И мама мне потом рассказывала, что прадедушка что-то мне начал объяснять про расизм и эксплуатацию.

Я не понимала, но слушала. И все слушали, и я помню ощущение гордости, что он разговаривает со мной, когда другие только и делают, что пытаются разговаривать с ним. Мне уже тогда было ясно, что Хрущев — человек и Хрущев — историческая личность