Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - Вильгельм фон Штернбург
Ремарк утомлен, ему хочется уехать из Порто-Ронко. «Ах, Пума, я устал писать книги без Тебя. А времени в обрез». 14 марта он покидает виллу и едет через Лозанну в Париж. Находит там семейство Дитрих — без его предводительницы, и 18 марта они поднимаются на борт «Куин Мэри». Его литагент Отто Клемент — вместе с ними. Лайнер берет курс на Нью-Йорк. В Калифорнии ждет Пума, и через несколько дней он впервые ступит на берег страны, которая вскоре станет ему прибежищем и второй родиной.
Пока же он пересекает океан не в качестве эмигранта. Не угроза войны, а Пума побудила его отправиться в дальний путь. С одной стороны, его обуревают тяжкие раздумья, с другой — предвкушение встречи с женщиной, которая сумела вырвать его из творческой тиши. «Бар с гремящей музыкой плывет в ночной тьме по молчащему океану: и странно, и не доставляет особого удовольствия». Хочет написать на борту «Куин Мэри» сценарий для Дитрих, но через день-другой отказывается от этой идеи. Мешает нервозность, проистекающая и от напряженной международной обстановки. Тут он не питает никаких иллюзий: «Газеты сообщают ужасные вещи. Литве из-за Мемеля предъявлен глупейший ультиматум. Затем последует Данциг, Италия тоже захочет что-то получить, и тогда — война».
23 марта он в Нью-Йорке. Жесткий паспортный и таможенный контроль — и путь в город, где все уникально, превосходно, бесподобно, открыт. Первоклассный номер в отеле «Уолдорф Астория». Ночная жизнь, шоу, варьете, притоны в Гарлеме, где собираются чернокожие и гомосексуалисты. «Самое же прекрасное в Нью-Йорке — это его звуки. Они напоминают глухой, сдержанный рокот мотора гоночного автомобиля». На пути в Лос-Анджелес он делает остановку в Чикаго, чтобы в Художественном институте полюбоваться работами Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Гогена, Сезанна. 27 марта он в Беверли-Хиллз.
В отношениях с Дитрих после ее отъезда поздней осенью 1938-го из Парижа ничего не изменилось. «Пума ужасно разочарована тем, что я писал об эмигрантах, а не о Равике. Находит книгу плохой. Раздосадована и тем, что не привез для нее сценария». Перебранки по поводу повторной женитьбы на Ютте, сцены ревности и «дни ничем не омраченного счастья» сменяют друг друга быстрой чередой. Он скрупулезно фиксирует в дневнике, когда Пума пускает его к себе в постель и когда отвечает отказом. «С этой бестией дело доходит иной раз до настоящей войны». Он презирает легковесную жизнь Голливуда, шумные премьеры, рауты и — от случая к случаю — самого себя. После одного такого празднества — среди звезд были Гари Купер, Эррол Флинн и Долорес дель Рио — он записывает: «Вспышки фотоаппаратов, важничанье, жеманство и больше — ничего. Все непрерывно позируют». Встречает он там на презентациях и Томаса Манна, но отношения у них не складываются. Ремарка мучает зубная боль, лечение длится неделями, и Джозеф фон Штернберг, по-прежнему волочащийся за Марлен, тоже не способствует хорошему настроению. Между тем в Беверли-Хиллз появляется Джо Карстерс, что приводит Марлен в экстаз, и игра в прятки, так раздражающая Ремарка, начинается снова. «...Порой это похоже на мираж, смущает и озадачивает, чаще же чувство легкой грусти оттого, что ничего тебе здесь полностью не принадлежит и ничего ты удержать не можешь». Его письма тем не менее полны страсти и огня: «Нет, вы взгляните на Равика, исцарапанного, обласканного, покрытого поцелуями и оплеванного. Я, Равик, встречал много волчиц, умеющих ловко менять обличье, но я знаю только одну такую пуму. Изумительное создание... Жизнь с пумами штука рисковая, друзья мои! Желая погладить, они иногда царапаются, и даже во сне от них можно получить хорошенькую оплеушину». Ремарк безутешен и подумывает о немедленном возвращении в Европу. Но сделать такой шаг пока не решается. Известия оттуда по-прежнему тревожны. «Война близка как никогда. Оккупирована Албания. Дело сделано... На очереди — Польша, Греция и т. д.». В начале июня он едет с дитриховским «кланом» в Нью-Йорк, улаживает кое-какие дела («Обсудил казус Клемента и позаботился о том, чтобы он не принимал никаких денег».), встречается со своим американским переводчиком Денвером Линдли, мастерство которого ценит очень высоко, и отплывает вместе со слегка истеричным семейством в Европу. Несколько дней в Париже. Все те же раздражители («Вчера вечером позвонил Петеру. Сказали друг другу лишь пару слов. Уже вижу — все к черту вместе с этой треклятой Пумой»). Душевные разговоры с Вальтером Файльхенфельдтом, который продает ему картину Сезанна. «Надо бы хорошенько пройтись по роману», — уговаривает он себя. И двумя неделями позже: «Как все-таки довести эту вещь до ума?»
Между тем читатели журнала «Кольерс» получают возможность оценить мастерство писателя, знакомясь с сокращенным вариантом романа «Возлюби ближнего своего». Текст печатается с 8 июля по 23 сентября 1939 года под заголовком «Flotsam»[54]. Для издания романа отдельной книгой писатель еще долго будет дорабатывать его.
Ремарк сидит в Париже и ждет, что же решит Пума. Короткий визит в Порто-Ронко («Странный мир. Со мной в придачу»). По возвращении в Париж он вынужден явиться с Юттой к французским чиновникам, однако Carte d'Identite[55] получает довольно быстро — тут явно сказалось знакомство со знаменитой Марлен Дитрих. «Вчера утром поехали с Петером в министерство внутренних дел... В приемной негде было присесть. Видел, сколь мучительно ожидание». Настроение опять вдруг резко меняется. После поездки по парижским улицам Ремарк записывает в дневник: «Огромное небо. Зеленое сердце июля. Почему смерть неизбежна?» А в письме, отправленном в эти месяцы Дитрих, пишет: «В наших сердцах так мало тепла к самим себе; у нас — как у детей смутных времен — так мало веры в себя; в нас слишком много отваги и слишком мало надежды; все мы — лишь бедные, жалкие, без передышки шагающие солдаты, не знающие, есть ли на свете что-либо еще, кроме шаганья. Глупые, жалкие солдаты жизни — дети смутных времен, которым ночью вдруг что-то приснилось».
В конце июля они снова едут в Антиб. Прошлогодняя история, похоже, повторяется. Дитриховские приживалы действует ему на нервы, Джозеф фон Штернберг постоянно раздражен и мрачен, так как Дитрих не обращает на него внимания, появляется лесбиянка Джо, вновь начинается игра в прятки: Марлен Дитрих спешит от него к ней или наоборот. «Пошло-поехало. А я сижу тут и маюсь — с проклятыми болями в сердце. Все мерзко и гадко». Люди будто чувствуют, что это последнее мирное лето. Пляж переполнен, среди отдыхающих американский посол в Лондоне Джозеф Кеннеди и
